— Костюмчик забыла снять, — вжалась в сиденье Катерина.

— Сиди уже, не убьет он тебя, — успокоила я ее и тут, вдруг,вспомнила про Масючкины герани. — Слушай, а цветочки на месте?

— Ой-ёй-ёй! — взвыла Катерина. — Мы же забыли продатьгерани! Рули к Масючке! — скомандовала она. — Будем врать!

Эту мысль совсем не одобрила Иванова.

— Выпустите нас сейчас же и рулите хоть к черту, врите емудо посинения, а мы с Ефим Борисычем идем накрывать стол.

Понятно, недопьянствовали еще.

Выпустив Иванову, Борисыча и портфель, мы помчались кМасючке. Только там отважились взглянуть на герани. Выяснилось, что герани впрекрасном состоянии, но не хватает одного экземпляра.

“Все ясно, вор есть вор: и здесь не удержался, стибрил-такигоршок,” — горестно подумала я, а вслух горделиво сообщила:

— Одну герань реализовала по самой высокой цене, деньгиотдам завтра.

Пока Катерина меняла новый костюмчик на старое платье,Масючка рассыпалась в благодарностях и выудила, конечно, из меня обещаниереализовывать ее герани и впредь. Бессовестная Катерина очень способствовалатому, пообещав для этого дела предоставить свою “Хонду”.

На обратном пути я мучительно ломала голову над тем, как этачертова “Хонда” вообще попала к Катерине. Выглядело это фантастично. Дажеприсутствие в багажнике гераней не убедило меня до конца, что это и есть тасамая машина, которую угнал вор.

— Так ты говоришь, что “Хонда” стояла там, где мы с тобойрасстались? — пытала я Катерину.

— Как раз напротив калитки портнихи, — подтвердила она.

— Чудеса. Если бы не изодранные руки и ноги, подумала бы чтоу меня бред. Какой благородный вор. И откуда он знает чья это “Хонда”?

— Может у него связи в ГАИ.

— Ты что, всю госавтоинспекцию держишь в курсе у какойпортнихи шьешь свои костюмы?

— Нет, но другого объяснения не нахожу.

— А я нахожу, но не хочу тебя расстраивать, — с этимисловами я вошла в дом.

Иванова и Ефим Борисович сидели за накрытым столом ивыпивали. Витька покорно им прислуживал. Иванова учила его своим латинскимглупостям, а Витька за это ее боготворил. Меня начинало раздражать то, чтоздесь все боготворят не меня, а Иванову, словно я, выражаясь ее латинским,какой-нибудь “пенис канина” — хрен собачий.

— Ха, явилась! — пьяно пробасила Иванова, вытряхивая избутылки остатки водки, естественно в свой стакан. — Тарде венеэнтигус — оссе.

— Опоздавшему — кости, — сходу перевел Витька.

Катерина посмотрела на мужа с восхищением.

— Молоток, Витек, — оптимистично подтвердила Иванова итрадиционно выругалась. Очень нецензурно.

“Хоть бы не стошнило меня от этой матершинницы иалкоголички,” — подумала я, брезгливо отворачиваясь.

— Не представила тебе нашего Ефим Борисыча! — с пьянымвосторгом воскликнула Иванова, обращаясь исключительно ко мне. — Знакомьтесь,мой старый товарищ, добрейшей души человек, прекрасный специалист, интеллигентдо мозга костей профессор Моргун Ефим Борисыч! — Она с огромной любовьюхлопнула беднягу по спине и радостно прокричала: — Борисыч! ПоприветствуйСоньку!

Моргун с добросовестностью дрессированной собаки отвесил мнепоклон и промямлил:

— Весьма рад.

“Интеллигент до первой рюмки”, — подумала я и смерила егонеприветливым взглядом.

Он смутился и, виновато взглянув на Иванову, сказал умнуювещь:

— Людочка, ваша подруга юна и красива.

Иванова с остервенением опрокинула рюмку в рот, достала изкармана очки, натянула их на нос и, пристально глядя на меня поверх стекол,сердито рявкнула:

— Рожу вымыть, платье поменять.

Я сотворила презрительный реверанс и хотела выйти, ноИванова сделал знак стоять.

— Приличное платье приличной длины, здесь не бардак, —добавила она и, покрутив пальцем у виска, пояснила окружающим: — Агеразия,очень запущенная форма.

— Что это? — насторожилась Катерина.

Моргун смущенно усмехнулся и вежливо просветил:

— Агеразия — чувство молодости, наступающее в старческомвозрасте в связи с недостаточной критичностью к своему состоянию. Наблюдаетсявне клиники психического заболевания. — И конфузясь, добавил, глядя на меня: —Людмила Петровна шутит.

Иванова заржала, как конь, и, хлопнув Моргуна по спине,изрекла:

— Старый член!

При этом (должна пояснить) слово “член” заменял совершеннонецензурный синоним, столь любимый в русском народе.

На лице Моргуна отразился девичий испуг.

— Людмила Петровна шутит, — пролепетал он и полез под стол.

— Пусть она лучше лечит свою бласфемию, — с важным видомпосоветовала я и, не дожидаясь вопроса Катерины, пояснила: — бласфемия —болезненное непреодолимое влечение к произношению без всякого повода циничных,бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении, — в этом месте яжестом указала на Иванову.

— Вот п…! — заржала она, упомянув орган, противоположныйчлену.

— Об этом и говорилось? — подытожила я и с достоинствомудалилась в ванную.

Там перед зеркалом, глядя на окровавленную себя, я мгновенновошла в положение Ивановой. Судя по пятнам на теле и на платье, на мне недолжно быть живого места. Однако кроме ушибов и царапин ничего серьезного я необнаружила.

В голове возник вопрос: “Значит кровь не моя, но чья же?Видимо того организма, который душераздирающе вопил. Что вообще происходит втом подвале?” Ответ очень хотелось получить в ближайшее время. Я дала себеслово принять к тому все меры.

Когда я чистая и переодетая в скромное платье вошла вкомнату, веселье было в самом разгаре. На столе стояла новая бутылка, а Ивановаготовилась произнести тост.

— Вита брэвис, аква витэ лёнга! — торжественно произнеслаона и лихо замахнула полный стакан.

Позорно пьяная Катерина вопросительно уставилась на своегоВиктора.

— Жизнь коротка — водка вечна! — важно перевел онзаплетающимся языком.

— Именно, — пропищал Моргун, после чего громко икнул изастенчиво молвил: — Простите.

Бедняжка очень косо сидел на стуле и жмурился отудовольствия, что было особенно противно.

Почему-то на него я разозлилась больше всего. “Посидел быэтот интеллигент с мое в подвале, понял бы чему в этой жизни следуетрадоваться, — с ненавистью подумала я. — И Иванова тоже хороша. Ей бы всепьянствовать. Знало бы министерство здравоохранения, зачем она ездит вкомандировки. И Катька тоже фрукт. Из-за ее причуд я вляпалась в такое дерьмо,а ей все пофигу. Даже толком не расспросила куда путешествовала ее “Хонда”.Пьют как ни в чем не бывало и никому до меня нет дела. Что за народ?”