“Боже! Что здесь твориться! — подумала я. — Просто вертепкакой-то, а в нем шабаш. Иванова самая главная ведьма. А Моргун…”

Признаться, не ожидала от него такого изощренного мата. Чтотакое мандибула я постеснялась спросить, а вот насчет фибули поинтересовалась уИвановой, шепотом и с укором.

— Кретинка! — заржала она. — Фибуля — малая берцовая кость,а мандибула — нижняя челюсть, а совсем не то, что ты подумала.

Мне стало ясно, что на самом деле произошло междустудентами.

Глава 6

Рано утром Иванова растолкала меня и сунула под нос чашку сблюдцем.

— Твой кофе, — сердито буркнула она, поправляя берет иодергивая тесный плащ, дореволюционного фасона.

— Ты куда? — сквозь сон спросила я, тараща глаза и пытаясьвернуть ясность мысли.

— На кафедру, — гаркнула Иванова и выбежала из комнаты.

Я выглянула в приоткрытое окно. Там Виктор уже выводил содвора свой фургон. Иванова, как козочка, прямо на ходу запрыгнула на переднеесиденье и громогласно рявкнула “трогай”. Даже стекла в окнах задрожали.

Катерина, зябко кутаясь в пуховый платок, шла за ними итрогательно махала рукой. Когда машина скрылась из вида, она зевнула, ленивопосмотрела на окна дома и, наконец, заметила меня.

— Холод собачий, — сообщила она, кивнув головой в сторонуверанды. — Даже не верится, что вчера сидели в купальниках. Может не поедешь?Масючка не обидится. Глянь, небо опять заволокло.

— Лучше скажи куда вы дели этого старого козла? — вместоответа спросила я.

— Какого козла? — изумилась Катерина.

— Да Моргуна, будь он не ладен.

— Моргун еще не проморгался, спит в столовой. Виктор заедетза ним позже.

— Могу и сама отвезти старикашку, — предложила я, думая, чтотакое положение вещей мне на руку.

Должна же я кого-то расспросить про дачи. Катерину вряд ливозможно. Она быстро смекнет что к чему и сразу доложит Ивановой, а Моргуну,как любому мужчине, гораздо проще запарить мозги.

— Вези, коли не лень, — почесываясь и зевая, согласиласьКатерина. — Виктору меньше заботы.

Так и поступили. Наспех позавтракав на кухне, я выкатила изгаража “Хонду” и отправилась загружать в багажник Масючкины герани. Катеринатем временем должна была растолкать Моргуна, и придать ему вид, достойный егокафедры.

Пока Масючка грузила герани, я страдала. Мучительно хотелосьрасспросить ее про дачи, но образ вездесущей Катерины витал надо мной. Сознаваяопасность, я держалась изо всех сил, уповая на Моргуна.

Моргун, когда я въехала во двор, уже стоял на веранде и,качаясь, держался за портфель. Он всеми силами пытался достичьблагопристойности, но недостаток трезвости сильно мешал.

— Сонечка, вы только не быстро, — вместо приветствияпромямлил он, усаживаясь на переднее сиденье, — мне что-то нехорошо.

Смущенно помолчал, подумал и виновато добавил: — Давление… ивозраст.

“Давление! Возраст! — внутренне возмутилась я. — Дай Богмне, в моем цветущем возрасте и с моим завидным давлением, так пить и остатьсяживой!”

Но ничего не поделаешь, пришлось ехать медленно, как нихотелось мне быстрей отправиться на поиски вчерашнего дома. По дорогевыяснилось, что Моргун не пригоден ни к чему, кроме как охать и стонать. На всемои вопросы он впадал в глубокую задумчивость, плавно переходящую в храп. Когдаже мне удавалось его разбудить, несчастный тут же принимался охать и стонать.При этом его трясло мелкой дрожью. Просто алкоголик какой-то. Естественно,доверительного разговора о дачах не получилось, а без этого разговора Моргунбыл просто обуза.

Короче, не взирая на все регалии Моргуна, я не повезла этогоабстинента в мединститут, а высадила его где Бог на душу положил: в трех шагахот Марусиной портнихи.

Именно оттуда еще вчера вознамерилась я начать свои поиски,но очень скоро была разочарована. Словно кто заколдовал меня: сколько бы раз невозвращалась в исходную точку, всегда следовала одним и тем же маршрутом,ведущим к напичканной злачными местами трассе. Перед глазами мелькали какие-тошашлычные, вещевые рынки, забегаловки, кафе, ресторанчики. Куда ни глянь, вездеприглашают выпить. Там “У Миши”, тут “У Ксюши”, через три метра “У Максима”.Просто Монмартр какой-то. На казачий лад.

Чуть дальше были и дачи, но совсем не те, которыми ялюбовалась накануне, а значительно проще и скромней. И что удивительно, с той“заговоренной” трассы я без всякого труда возвращалась к воротам портнихи, очем вчера и мечтать не могла.

“Нет, так дело не пойдет, — подумала я после очередного“заезда”. — Какой смысл путешествовать по всем правилам дорожного движения? Этимаршруты теперь я знаю наизусть, и все они ведут на уже обрыднувшую трассу.Надо нарушать.”

И я начала нарушать. Не было на моем пути ни одногодорожного знака, которому бы я подчинилась. Где проезд запрещен, туда инаправляла “Хонду”, где одностороннее движение, там и пристраивалась вторымрядом против потока машин. Казалось, что я проехала через весь город и должнабы очутиться в стороне совершенно противоположной от той злополучной трассы,каково же было мое удивление, когда вновь замелькали знакомые забегаловки, кафеи ресторанчики. Просто рок какой-то.

Я едва не заплакала от досады. Пришлось остановиться идотошно расспросить местное население. Мне объяснили, что город буквальноокружен дачами и садовыми участками, а на мои описания только разводили руками:

— Такого здесь пруд пруди.

От ярости во мне проснулось чувство голода. Выбравресторанчик поприличней, я припарковала автомобиль и уже собралась зайтипообедать, но вдруг услышала за своей спиной:

— Соня! Соня!

Оглянувшись, обмерла: отпаднейшие высокие сапоги белогоцвета стремительно двигали на меня кожаный белый плащ потрясной элегантности.Весь этот шик венчала белая широкополая шляпа с черной велюровой лентой. И всеэто не на мне. Вот так получают инфаркты!

Раздраженная пошлостью роскоши, я хотела удалиться со всемвозможным достоинством, но не успела сделать и двух шагов.

— Соня! Ну Соня! — вновь раздалось у меня за спиной. Вголосе уже слышалась нетерпеливая досада.

Оглянувшись вторично, я наткнулась на те же сапоги, шляпу иплащ, только на этот раз среди них я обнаружила свою давнюю подругу ВласовуТатьяну. Кто знал ее юной, тот поймет мое удивление.

— Тата, глаза видят, а разум не верит. Неужели это ты? —воскликнула я, вновь совершая взглядом “вояж” по сапогам, плащу и шляпе.