Кусок скалы размером с халисунскую винную бочку въехал всамую голову вереницы рабов и накрепко прижал к земле цепь. Вместе с цепьюпридавило троих рабов. Один был мёртв – ему размозжило всю левую половину тела.Второй, с ногами, превращёнными в кисель до самого паха, взмахивал свободнойрукой, словно плыл через тёплое озеро. Его лицо сияло блаженной улыбкой – такбывает, когда хлынувшая боль превосходит все мыслимые пределы и гаснущий разумпросто отказывается её постигать. Широко раскрытые глаза смотрели в серое небо,но то, что они там видели, уже не принадлежало этому миру. Рядом на земле сиделРыжий. Его левую ступню пригвоздил и, видимо, искалечил острый край камня.Рыжий мотал головой и кусал губы, едва удерживаясь, чтобы не завыть в голос.

А от четвёртого остался только кусок цепи, перерубленнойударом валуна о валун. Теперь этот раб во все лопатки улепётывал прочь, назад,туда, откуда пришёл караван. Это был Корноухий.

Харгелл, подоспевший на место раньше Таркима, уже гнался забеглецом. Раненые и тем более погибшие под обвалом могли потерпеть, но поимкаудравшего никакому отлагательству не подлежала. Вместе с Харгеллом за Корноухимбросились ещё двое надсмотрщиков – таких же сытых и выносливых, как ихпредводитель. Корноухий мчался, прыгая через камни, с отчаянной быстротойспасающего свою жизнь. Но после нескольких седмиц в караване удирать отнадсмотрщиков было всё равно что от сторожевых кобелей. Настигнут, прижмут и…

Корноухий, при всей его прыти, понял это уже возлеопрокинутой клетки. Погоню отделял от него какой-то десяток шагов, и беглецсделал единственное, что ему ещё оставалось, – выпрыгнул за край дороги и,кое-как соскользнув по растрёпанным сваям, лохматым от свежих щепок, началспускаться на осыпь. Но и тут судьба уготовила ему неудачу.

Корноухий был уличным вором. Он промышлял на торгу в большомгороде и уж там-то, в своей Четверти, отлично знал каждый закоулок и тупичок.Уж там-то он играючи удирал и от разгневанного прохожего, хватившегося мошны, иот стражников, которым вроде бы полагалось знать город не хуже воров… Дальняяокраина Самоцветных гор оказалась куда менее милостива к карманнику. Думаятолько о том, как бы ещё на шаг отдалиться от Харгелла с помощниками, Корноухийс разгона запрыгнул на большую кучу камней, начал перескакивать с одного надругой…

…И не сразу почувствовал, что камни зашевелились и поехали унего под ногами. Это было совсем свежее нагромождение валунов; глыбы, ещёгорячие от соударений, не успели толком улечься и обрести хотя бы шаткоеравновесие. Тяжесть человеческого тела оказалась достаточна, чтобы побеспокоитьих вновь.

– Стой, дурень!.. – заорал сверху Харгелл. Но дляраба, ударившегося в побег, это «стой!» имело только один смысл. Корноухий оглянулся,блеснув сквозь пыльную бороду оскаленными зубами, и прыгнул ещё дальше вперёд…

Он наконец понял свою ошибку, когда огромный и казавшийсятаким надёжным валун начал с потрясающей лёгкостью поворачиваться под ним,грозя сбросить. Корноухий испуганно вскрикнул и подался назад. Камень, как ниудивительно, успокоился. Беглец снова оглянулся и увидел, что преследователиостановились поодаль, на песчаном откосе, где им ничто не грозило. Он осторожнопереступил, затевая очередной прыжок… Валун тотчас отозвался зловещимраскачиванием, камни помельче заскрипели, как мельничные жернова. Корноухиймигом раздумал прыгать и замер, как изваяние.

– Эй, малый!.. – опять подал голос Харгелл. –Послушай-ка, что скажу! Не шевелись, пропадёшь!..

Беглец и сам успел это уразуметь. Любое неловкое или плохорассчитанное движение грозило сбросить его в каменную молотилку, переломатькости, расплющить…

– Я брошу тебе верёвку! – закричал Харгелл. –Держись крепче, мы тебя выдернем!

Корноухий молча смотрел, как один из надсмотрщиков взобралсяобратно на дорогу и вскоре вернулся с мотком прочной пеньковой верёвки. Харгеллпримерился и очень ловко метнул её Корноухому. Она скользнула по драным,потерявшим форму и цвет башмакам бывшего вора. Тому достаточно было нагнуться,чтобы схватить её. Но он не нагнулся. Подобным образом иногда ведут себя люди,придавленные опасностью столь грозной, что душевных сил не остаётся даже дляшага к спасению. Так ребёнок, застигнутый пожаром, боится выпрыгнуть за окно всажень высотой и замирает, не двигаясь ни туда, ни сюда…

Опытный Харгелл сразу понял, что здесь дело было в ином. Онподнял руку:

– Погоди, малый! Ты небось думаешь, я тебя вытащу, апотом запорю, так?.. Клянусь, никто тебя пальцем не тронет!.. – В самомделе, ещё не хватало увечить поркой раба, предназначенного для скорой продажи.Но Корноухий не пошевелился. Тогда нарлак расстегнул ворот, вытащил чтимыйсимвол своего племени – позеленевший от пота бронзовый трилистник Святого Огня– и прилюдно поцеловал в знак нерушимого слова: – Это видел?.. Ну, держиверёвку, болван!..

Снова свистнул упругий витой конец, брошенный умелой рукой.Бросок вышел ещё удачнее первого: верёвка упала на камень и осталась лежатьвозле ног беглеца. Корноухий долго молча смотрел на неё. Потом оглянулся накамни, шатко замершие над крутизной. И наконец прямо поглядел на Харгелла. Насвоих недавних товарищей, по-прежнему связанных, как гроздь, придавленнойцепью… Пыль успела опасть, и они с дороги хорошо видели его, а он – их.

– Пусть надсмотрщики в рудниках меня вот сюдапоцелуют!.. – вдруг громко и торжествующе заорал Корноухий, и Харгеллпонял, что было у него на уме, ещё прежде, чем беглец оттопырил тощий зад ихлопнул себя ладонью. – Пускай поцелуют!..

И Корноухий принялся, хохоча, плясать на своём камне, и тот немедленнозатанцевал вместе с ним, раскачиваясь всё сильнее. Корноухий бесстрашноподпрыгивал и хлопал себя по пяткам, верша свадебный танец своей родины, южногоСаккарема. Из-под многопудовой глыбы с треском и скрежетом стали выворачиватьсякамни поменьше, вся груда начала шевелиться, словно под ней пробудилось исобралось вылезти наружу нечто громадное. Надсмотрщики поспешно попятились:новый обвал грозил захватить ту часть склона, где они находились. Потом большойкамень начал медленно опрокидываться.

Позже кое-кто говорил, будто в последний миг Корноухийпытался схватить верёвку, так и не вытянутую Харгеллом. Кое-кто слышал, будтоего отчаянный хохот якобы перешёл в полный ужаса вопль… Так было или нет –никто уже не узнает наверняка. Валун перевернулся. Величавое движение тяжёлойскалы лишило равновесия всю груду камней, и они сперва сдвинулись, а потом,поднимая тучи песка, всё быстрее покатились по склону. Чтобы остановиться иобрести упокоение уже в самом низу, на дне глубокого распадка между холмами…

Могильный курган бывшего вора, который не пожелал идти, какбаран на привязи, в рудники Самоцветных гор.

Каменные жернова провернулись и замерли, смолов в пыль то,что судьбе было угодно между ними вложить.

– Я старый осёл!.. – сказал Харгеллдосадливо. – Надо было поймать его петлёй, и вся-то недолга! Так ведьпобоялся, дурак, что парень отскочит и сорвётся в обвал…