Джексон прикрывает уши руками.

Миллер нажимает кнопку проигрывателя и тут же отшатывается от него, понятия не имея, чего ожидать. Странные, жуткие звуки, крики и вопли вырываются из динамика, пробирая до глубины души. Им не хватает знания вьетнамского языка, чтобы разобрать речь, но иногда сквозь крики удается расслышать отдельные слова: «мертвецы… ад… дом…».

Реакция не заставляет себя ждать. Выстрелы симфонией раздаются над джунглями. Рядовые перебрасываются испуганными взглядами и несутся что есть мочи к базе. Далекие крики вьетконговских солдат перемешиваются с записанными на кассету голосами, и уже не отличить настоящие от ненастоящих.

Лейтенант Смит стоит перед палаткой и, увидев, как рядовые несутся в его направлении, заливается смехом, жестоким и грубым. Он вопросительно поднимает большой палец, и все еще перепуганные солдаты отвечают тем же жестом, пытаясь отдышаться.

– Молодцы, – произносит лейтенант. – Идите приведите себя в порядок. Вы оба паршиво выглядите.

* * *

Миллер и Джексон, набрав ведро воды, тщательно очищают грязь с ботинок, стрельба до сих пор звенит у них в ушах.

13

Май 1979 – Лагерь беженцев в местечке Соупли, Хэмпшир

В самолете Ань и Тханя тошнило. Миню удалось сдержать себя, но во время десятиминутной поездки до Соупли сосиски и яйца, которые им дали во время полета, оказались на брате, сестре и сиденье автомобиля. Софи, сотрудница, которая встречала их в аэропорту, попыталась успокоить Миня:

– Ничего страшного, честно. Вы бы видели семью, которая приехала на прошлой неделе. – Из ее слов они понимали далеко не все, хотя она и говорила медленно. К счастью, с ней был переводчик по имени Дуонг, в чьем вьетнамском проскальзывали английские интонации. Они встретили Ань и ее братьев с пледами, даже укутавшись в которые, дети все равно никак не могли согреться: не привыкли к холодному английскому климату. Пока Софи вела машину, Ань смотрела в окно: мимо проплывали зеленые поля, овцы и лошади, неподвижно стоящие в траве, – чужие пейзажи, которые теперь принадлежали ей. Сквозь вонь рвоты и машинного масла с полей до нее доносился запах удобрений, и при виде этих новых мест в ней зашевелилось какое-то теплое чувство.

По прибытии в лагерь им нужно было пройти через контрольно-пропускной пункт, который напомнил о войне. Из памяти не стерлось, как солдаты обеих сторон без всякого предупреждения маршировали через их деревню, чтобы соорудить подобные пункты досмотра. Планы военных оставались неизвестными, и напряжение нарастало в каждой семье. Сам городок Соупли выглядел жутко: ряды квадратных бараков жались друг к другу. Софи и Дуонг объяснили, что во время Второй мировой войны здесь располагалась база Королевских ВВС и только год назад правительство выделило это место для беженцев. Ань и братьев привели к их новому жилищу, бараку номер двадцать три, и он показался поразительно знакомым – те же трехъярусные койки и неровные белые стены. У Ань создалось впечатление, что все вернулось на круги своя.

– Я отвечаю за бараки с двадцатого по двадцать пятый, – объяснила Софи. – Если у вас возникнут какие-либо проблемы, пожалуйста, обращайтесь ко мне.

Внутри стояли небольшой стол и четыре деревянных стула, имелись умывальник, тарелки, стаканы и столовые приборы. Через дорогу находилась общая кухня, которой они могли пользоваться.

– Барак можете украшать, как захочется. Я принесу бумагу и карандаши, и вы сможете повесить несколько рисунков, – сказала Софи, оглядывая пустые стены. Первую ночь комната в их полном распоряжении, но уже завтра самолет доставит новых соседей по общежитию.

– Всего вас будет двенадцать человек, – пояснила Софи. – В основном взрослые, и один мальчик примерно твоего возраста. – Она обращалась к Тханю. – Его зовут Дук. Он приедет со своей бабушкой.

– Откуда они? – поинтересовался Тхань.

Ань уловила взволнованность в его непринужденном тоне. Брат пытался понять, станет ли этот мальчик другом или врагом.

– Из Южно-Центрального Вьетнама, как и вы, – ответила Софи. – Дук всего на год старше тебя.

Это немного успокоило Тханя.

– О, хорошо, – сказал он. – Может быть, у нас есть общие знакомые.

– Может быть, – ответила Софи отчасти с усмешкой, отчасти с сочувствием. – Может быть, и есть.

Первая ночь, когда они предоставлены самим себе. Первая, с тех пор как они покинули Вунгтхэм, первая, когда не придется терпеть чужой храп или чужие ночные кошмары. Их пугала тишина, из-за смены часовых поясов они долго не могли уснуть, полные энергии и на взводе, не знали, чем себя занять. Ань отправилась на кухню, чтобы приготовить печеные бобы, которые им дала Софи. Она вылила на сковороду немного масла и слегка поджарила бобы – как сделала бы с рисовой лапшой. В шлепанцах Ань торопливо шла по подсвеченной луной дороге под незнакомые звуки ночи: сверчки, странные птицы и разговоры из соседних бараков. Запах горелого последовал за ней в комнату, куда она принесла почерневшую сковороду, и принялась раскладывать ее содержимое по маленьким тарелкам. У них был белый хлеб, но она не догадалась поджарить его, поэтому он был мягким и таял во рту. Еда казалась безвкусной и слишком сладкой, с горьковатым привкусом горелого в каждой ложке. Морщась, братья пытались жевать и глотать пищу, делая это медленно, с показательными усилиями и чавканьем.

– На вкус… это отличается, – отметил Минь, осторожно откусывая от хлеба.

Ань решила считать это жалкое подобие ужина собственным провалом, неудавшейся попыткой приготовить что-нибудь британское, ее первое испытание на ассимиляцию.

Они остались сиротами. Еще несколько недель назад Ань не знала этого слова на английском. Теперь оно лежало на них клеймом, значилось во всех идентификационных файлах, которые Софи всегда носила с собой, этим словом шепотом перекидывались взрослые, под чью опеку они попали. Ань вспомнила напутственные слова матери: «Присмотри за братьями», – но понятия не имела, как вести себя, застряв между ролями старшей сестры и строгой, но любящей матери. Прежде всего Ань и сама все еще ощущала себя ребенком. В моменты уединения, когда ее не засыпáли вопросами, она приходила в ужас от осознания колоссальности той роли, которую ей приходилось играть. Она словно тонула, заблудившись в океане неизвестности. Ей хотелось совета и поддержки, хотелось сбежать и начать новую жизнь, вдалеке от своих братьев, от своего прошлого, от обязанностей и ограничений.

Прежде чем доесть свою порцию, Ань спросила братьев, сыты ли они. Мальчики, как ей показалось, излучали доброту и невинность, поднося ко рту ложки с размякшей фасолью. Ей стало ясно, что она никогда не перестанет пытаться оберегать их.

Уже за полночь Ань велела Тханю и Миню готовиться ко сну, и они повиновались без возражений, их