Проснулась я от резкого настойчивого звонка в дверь. Такзвонила только она. Приготовленные вещи нужно было отдать и распрощаться сненормальной девчонкой навсегда, но я вдруг почувствовала, что если открою,если впущу ее в свой спокойный, стерильный дом, как впустила когда-то, то всеснова пойдет по кругу.

Почувствовала и испугалась.

– Это ты? – трусливо спросила я из-за двери.

– Открой, пожалуйста… Я все объясню, – ответила онатрезвым вкрадчивым голосом.

– Уволь меня от объяснений. Все и так ясно. Живи какзнаешь. Правы твои щенки – при чем здесь я? Звонок звонил непрерывно.

– Уходи, – устало сказала я. Теперь в дверь началиметодично стучать кулаками. Я прислонилась спиной к дверной коробке и закрылаглаза.

– Если будешь ломиться – соседи вызовут ментов и будутправы. Ты же знаешь наших пугливых пролетариев.

Стук прекратился.

Так, в тишине, я просидела очень долго. Так долго, чтонаконец решилась спросить.

– Ты еще здесь?

– Да. – Она никуда не ушла, она была совсем рядом, затонкой дверью.

– Сидишь?

– Сижу.

– Не стоит. Простудишься.

– А я на коврике сижу. И хочу тебе одну историюрассказать. Я давно хотела…

– Сыта по горло твоими историями. И твоимидружками-извращенцами.

– Это хорошая история. Ты даже удивишься, какаяхорошая… Глазки закрой и слушай… У одних папочки и мамочки в городе Ташкентеродились две девочки. Две девочки-близняшки. Одну назвали Венечкой в честьпапочкиной мамы, а другую – Сашенькой в честь мамочкиного папы. Сашенька иВенечка очень любили друг друга… Так сильно, что если у Венечки был лишай наруках, то точно такие же пятна выступали на руках Сашеньки. А когда Сашенькасломала ногу, то Венечка тоже не могла ходить – ровно месяц, пока гипс несняли. А когда его сняли и прошло несколько лет – Венечка с Сашенькой сталикрасивыми-красивыми, по мнению узбеков, торгующих абрикосовыми косточками наАлайском рынке, – то они, как и полагается девушкам, влюбились в двух мальчиков– Фарика и Марика. И это была сумасшедшая любовь, потому что любить иначе онине умели. Это была такая сумасшедшая любовь, что иногда они менялись мальчиками– в кино там на индийской мелодраме или на шашлыках. И все им сходило с рук,потому что были они очень похожи, даже мамочка с папочкой их путали. Если быВильям Шекспир крепко закладывал и у него двоилось бы в глазах – то “Ромео иДжульетта” получилась у него именно такой…

Я хмыкнула.

И тут же услышала Венькин голос:

– Это правда.

– И что?

– А то, что они поехали в горы, все вчетвером. И назаконных основаниях, тили-тили-тесто, жених и невеста. Там был шашлык, и цвелиперсики, и было еще не очень жарко. И девочки-близняшки оставили своихмальчиков, чтобы на машине Марика смотаться в Янгиабад, Марик их обеих научилводить машину. Они ехали на переговорный, чтобы поздравить своего папочку сднем рождения, сорок лет. Им ужасно хотелось вести машину, они даже поссорилисьиз-за того, кто поведет первой. И врезались в дурацкую фуру, огромный такой“КамАЗ”. Он был один на всей трассе – и они умудрились в него впаяться… Та, чтобыла за рулем, осталась жива. Так, череп слегка покрошило, незначительнаятравма – две недели в реанимации, и привет.

Венька замолчала.

– А вторая? – тихо спросила я, хотя не имела праваспрашивать.

– Она погибла. Ее долго не могли достать – пришлосьдаже вырезать двери автогеном.

– Прости, я не знала…

– Они тоже не знали – Фарик с Мариком. Они не знали,кто остался жив. Они так и не узнали. И не знают до сих пор.

– Но ты… Ты-то знаешь – кто? Она долго молчала, а потомсказала веселым тонким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу:

– Я забыла. Я забыла, потому что так лучше было для насдля всех. Каждый думал, что именно его девочка, его маленькая, его хорошаяосталась жива. Никто не хотел видеть это живое лицо перед собой и уговариватьсебя – это не моя, моя умерла, погибла и ее вырезали автогеном…

– А потом?

– Потом я выбрала один из паспортов – и стала Венькой.А может быть, и была Венькой.. А мальчики избили друг друга в кровь – еще бы –один потерял любимую, а второй – исключительное право на любимую. Они такмучили меня, что я выбрала щадящий вариант – я полюбила их обоих: за себя и занее…

– Бред какой-то…

– Пожалей меня, пожалуйста, – вдруг жалобно попросилаВенька. – Я так устала…

Я открыла дверь, и Венька рухнула на меня – все это времяона сидела, прислонившись спиной к двери – так же, как и я.

Она уткнулась мне в колени и жалобно, навзрыд заплакала. Яне знала, что делать. Я никогда не умела жалеть маленьких детей – а сейчасВенька была ребенком. Я просто гладила ее по голове и даже не пыталасьуспокоить.

– Ты ведь не оставишь меня?

Я не могла сказать “нет”, хотя сквозь бесконечную жалость кэтой надменной и сломанной девочке я ясно видела, что наши отношения – этоиллюзия. И во мне она видит лишь строительный материал для своей второй,утерянной половины; глину для лепки новой сестры – вместо той, погибшей. Моябезликость, готовность принимать любую форму – вот что ей было нужно, вот чтоона почувствовала во мне. Эта внезапная догадка пронеслась в моей голове,сметая все остальные мысли – и я разжала руки. Венька почувствовала это,подобралась, как подбирают тело дикие животные, готовясь к прыжку.

– Что-то не так? – спросила она.

– Я не гожусь… Не гожусь на эту роль. У меня свояжизнь…

– Нет. Нет никакой роли, – отчаянно соврала она, дажене понимая, что врет, – просто не уходи от меня.

– Твои мальчики никогда на это не согласятся. – Я вдругпоняла, что сдаю позиции. Самым верным было бы сейчас успокоить ее, если вообщевозможно ее успокоить, привести в норму, а потом…

А потом – уйти в сторону. Запереть квартиру на ключ и уехатьк папе-филателисту восстанавливать разрушенные отношения – отец ненавиделМоскву, а из-за Москвы возненавидел и меня.

Но, держа в руках эту красивую голову, я осознала, что невсе в порядке с этой головой, и дурацкие мальчишки в своих эгоистическихстрастях только усугубили ситуацию.

"Ты попалась, Мышь.

Коготок увяз – всей птичке пропасть”.

И я решила спустить все на тормозах, принять решение – но несейчас, не сейчас.

– Твои мальчики никогда на это не согласятся, – сноваповторила я, – еще убьют меня, чего доброго!

– Нет, никогда! – Она неистово сжала мои запястья. –Никогда… Дай им время, они привыкнут. Ты полюбишь их, а они – тебя… Ты выберешьлюбого из двух, я даже знаю – кого… И нас опять будет четверо.