Я ударила ее по лицу, удар получился смазанным инеубедительным. Как всегда. Тренироваться надо.

– Забирай его, и пошли вон из моего дома. К чертовойматери!

И тогда произошла удивительная вещь – она вдруг громкорассмеялась, запрокинув голову. Она смеялась до изнеможения, а потом села напол и посмотрела на меня – снизу вверх:

– Значит, с соблазнением тухляк?

– Именно. Радует только то, что он тебе не изменил. Яподошла к двери комнаты и чуть приоткрыла ее:

– Марик! С вещами на выход, дорогуша! За тобойприехали…

Венька все еще сидела на полу и все еще смотрела на меня –снизу вверх.

– Стало быть, с Фариком лыка уже не в строку?

– Не в строку. Никогда бы не подумала, что Ташкент –это кузница таких сучек…

В прихожей, с видом побитой собаки, появился одетый и аккуратнопричесанный Марик. Он нерешительно остановился рядом с Венькой. На меня он дажене смотрел.

– Попрощайся с тетей, – повелительно сказала она.

– Извини, – выдавил из себя Марик.

– Бог простит, – только и сказала я, хотя больше всегомне хотелось врезать ему по морде. – Кстати, по ходу пьесы можешь прихватить ссобой и свою Мессалину.

– Кого это? – удивился не очень образованный Марик.

– Меня, – пояснила Венька.

– Ага. Свою сучку-подружку, – подтвердила я. Марик врастерянности стоял между мной и Венькой.

– Иди. Я сейчас.

Послушный Марик притворил за собой входную дверь. Мыостались одни.

– Ну? – спросила я.

– Можно я останусь?

– Что?!

– Т?? мне ужасно нравишься, – Венька обезоруживающеулыбнулась. – Можно я останусь?

– Думаю, тебе вполне хватит твоих мужиков…

– Ты не понимаешь… Они – это я. А я здесь – совсемодна… Я согласна, глупо как-то получилось…

– Глупо?! На что вообще ты рассчитывала?

– Я же говорила тебе… Мы бы могли работать вместе… Тыведь совсем не знаешь меня…

– Уже знаю. Уходи…Она осталась.

И в четыре утра, измотанная легким кухонным трепом,покоренная сногсшибательными перспективами, кажущимися вполне реальными в часБыка, – я не устояла, я согласилась.

"Вот паинька, профессионалы не должны кобениться,профессионалы должны соглашаться”.

* * *

…Сразу же оказались востребованными полузабытые, ужененужные мне телефоны; к ним добавились другие, добытые Венькой и тоже жизненнонеобходимые. За два месяца она, как ни странно, получила несколько заявок нарекламу, пропихнула три синопсиса на конкурс журнала “Киносценарии”. Мывыиграли, огребли чисто символическую премию и расплывчатое обещание запуска на“Мосфильме”.

Фарик устроился репортером криминальной хроники в газету ксвоему двоюродному брату, осевшему в Москве после ферганской резни.

Марик же, с его безмятежным лбом, влип в какую-тосомнительную полукриминальную контору, обзавелся джипом и подарил Венькероскошную штатовскую визитницу.

Визитница оказалась не последним делом – по вечерам Веньказаседала в Доме кино и мастерски снимала охочих до приключений малопрактикующихкинематографистов. Нюх у Веньки был собачий, она сразу же определялаперспективы людей, отсеивая праздношатающихся, не связанных с кино ителевидением мужичков.

Она уже знала киношные и телевизионные кланы, легкоориентировалась в расплодившихся, как кролики, рекламных агентствах и так желегко получала там заказы на ролики.

Мне оставалось только получать деньги и, поплевывая, писатьидиотские слоганы.

Погибший, но не забытый Иван вдруг воплотился в Веньке стакой силой, что мне иногда казалось – уж не удачно ли он, проскочив внеочереди, реинкарнировался в этой ослепительной, с железной хваткойпровинциалке.

Впрочем, я никогда не была буддисткой, я не верила впереселение душ.

И никогда не была у Веньки на Алексеевской.

Чаще всего именно она паслась у меня в Бибиреве. В ваннойпоявилась ее дорогая косметика, в комнатах были небрежно разбросаны се дорогиевещи, которые я педантично складывала на уже отведенную ей полку в шкафу.

Шкаф был куплен на деньги, полученные за рекламу мыла, – этомыло я ненавидела.

Веньке же было плевать на эту рекламу, мыло, отведеннуюполку – и со временем получилось так, что все мои аскетичные свитера и рубахипропитались ее дорогушей туалетной водой – эту туалетную воду я тожененавидела.

Устав сражаться с ее безалаберностью и смирившись с тем, чтоона оккупировала – совершенно незаметно для меня – мой дом, я заказала ейдубликат ключей и предоставила право делать в нем что угодно…

И для начала она изменила цвет глаз.

Я заметила это сразу, но решилась спросить только тогда,когда были выслушаны все ее потрясающие истории о новом малобюджетном проектекинопроизводства на студии Горького.

– Ты изменилась, – осторожно сказала я.

– А-а… Ничего особенного. Контактные линзы вставила.

– Не знала, что у тебя проблемы со зрением.

– Никаких. Это у тебя проблемы со зрением, –рассмеялась она, схватила меня в охапку и потянула в коридор, к большомузеркалу.

– Ну?! Ты ничего не замечаешь?

– Цвет глаз другой. Даже не могу понять, идет ли этотебе…

– А по-моему, здорово! У нас теперь одинаковые глаза.Зеленые. Всегда мечтала иметь зеленые глаза.

– Зачем?

– Просто подпирает иногда, так хочется быть на кого-топохожей…

– На кого-то?

– На тебя… Ничего не говори, пусть так и останется,хорошо?

…Спустя две недели, когда этот разговор благополучнозабылся, она вдруг вытащила меня в парикмахерскую. Я отроду не стриглась вовсяких там салонах, это казалось мне мещанством; волосы же мне ровняли в разныепериоды жизни мать, Иван и Нимотси.

Теперь пришла Венькина очередь, но она только хмыкнула иотправилась со мной к своей парикмахерше. Парикмахерша оказалась халдистойбабой, но дело свое знала хорошо: вместо очень длинных неухоженных волос, отбезысходности всегда собиравшихся в хвост, я получила умеренно длинные снамеком на стильную прическу.

Потом пришла очередь цвета. Родной цвет активно не нравитсяВеньке, она находила его слишком унылым – и поэтому я была срочно перекрашена вглубокий темно-рыжий с томно-вспыхивающим медным отливом.

"Ну вот, просто отлично, глаза заиграли, теперь можновыводить тебя в свет и на случку”, – констатировала Венька, жизнь всегдапредставлялась ей неким азартным биологическим циклом.