– Увидел голую жопу в отражении, – уже спокойнее пояснил он. – Пижамку зажали, прикинь.

– Чтоб тебе надуло, – в сердцах пожелал я. – Мы у Русалки. Сам догадаешься, какая часть твоих приключений выплыла наружу?

Хольд не удивился. Даже ради приличия.

– Круто, и как офелии? В норме?

– Если панический ужас с истерикой для тебя норма, то в полной.

Он хмыкнул:

– Хорошо, что ты рядом. Знаешь центральную инфекционку? От Побочек всего ничего. Дернись ко мне. И без Ариадны, окей?

– Ариадны нет. Она уехала разбираться с никами.

– С ни… что? Какого хрена у вас происходит?

– Это ты меня спрашиваешь?!

Хольд помолчал, устало вздохнул:

– Ребенок, слышу, ты на взводе. Справедливо… наверное. Но у меня критически мало времени. Здесь натуральная осада, Дедал сможет пропустить только преемника. Мне нужно с тобой поговорить. Еще трубка, по которой ты сейчас разговариваешь. А, и сигареты захвати!

– Я тебе служба доставки, что ли?! И я не один, Виктор с Тамарой…

– Да в задницу их! – рявкнул Хольд. – Ну, ее – не точно. Хватит умничать, я должен тебе кое-что объяснить. А ты должен принести чертов телефон. Понятно?

Я стиснул зубы. Потому что понятнее некуда. Мне вообще в жизни ничего не было понятнее этого разговора и того, как я дошел до него:

– А госпожа-старший-председатель? Переговоры?

– Забудь.

– Но мы собираемся вытащить тебя…

– Это невозможно.

Я оттолкнулся от стены и прошипел:

– Что ты, блин, несешь?

Вместо ответа до меня донесся то ли плеск воды, то ли звон стекла. Когда все стихло, Хольд бросил:

– Не прогляди Дедала.

– Эй! – вскрикнул я.

Но он оборвал звонок. Я взбешенно взвыл против ветра.

По пути в клуб мы действительно проезжали больницу. Виктор сказал об этом, и мы с Тамарой посмотрели в окно. Кажется, после этого машина сворачивала однажды, минуты за три до того, как остановиться. Но сколько это было в километрах, без опознавательных фасадов и зарубок светофоров? Я дернулся вдоль улицы, собираясь узнать прямо сейчас.

Три раза я останавливался, задыхаясь от бега. Три раза думал, что надо позвонить Мару. Он был единственным, чей телефон я мог набрать по памяти, но тогда у него высветился бы номер Хольда, а я знал, что это помешает. Он звал меня, потому что у него был план. Не мог не быть. Он не зашел бы так далеко без плана.

Я увидел людей раньше, чем признал длинный зазубренный забор – тот подпирал поседевшие за осень кроны. Человек пять ждали у ворот. Еще столько же растянулось живой цепью вдоль дороги. Я остановился поодаль, пытаясь отдышаться и разглядеть лица в желтой фонарной мороси. У входа на территорию стояла стюардесса. Я узнал бы ее из тысячи. Еще мужчину рядом в темной военной форме – я видел его между этажами лабиринта буквально пару часов назад.

– Господин преемник, – кивнула стюардесса, когда я подхромал к воротам.

Легкие горели. Мир ложился в диагональ.

– Пожалуйста… Я тут… Проведите меня к нему.

Дедал молча расступился. Стюардесса вошла на территорию больницы, и я, все еще пытаясь отдышаться, двинулся следом.

Во дворе функций было намного больше. Люди стояли на газоне, сидели на лавочках в густых ясеневых тенях, но особенно много их оказалось под окнами длинного пятиэтажного корпуса, что даже в темноте выглядел дороже и новее остальных. В воздухе витал запах свежего ремонта.

– Неоправданное высокомерие, – услышал я, идя вдоль окон.

Стюардесса промолчала. Голос преследовал нас, перетекая из человека в человека.

– Аффекты разрушительны.

– У злобы и гордыни нет оптимизирующих функций.

– Он умрет, если не продолжить лечение.

Перед входом в здание нас ждала юная девушка, почти девочка. Я узнал ее по белому платью и полотну распущенных, достающих до пола волос.

– Господин преемник, – молвила госпожа-старший-председатель. – Будьте благоразумны. Позвольте спасти его.

Стюардесса молча прошла мимо девочки и открыла дверь.

Внутри было пусто и темно. Миновав опущенные турникеты, мы прошли мимо лифтов к служебным коридорам, и только тогда, в чуланном свете лампочек на аварийной лестнице, я тихо спросил:

– Что он задумал?

– Мы почти пришли, – ответил Дедал.

Мерный звук каблуков напоминал счетчик метронома.

Поднявшись на последний этаж, мы вышли в темный зал, заставленный круглыми кафетерными столами. Верхнего света не было, но в глубине стояли длинные торговые прилавки и прозрачные холодильники. От них исходил резкий синий свет.

Я ожидал, что Дедал поведет меня дальше, но за спиной отчетливо пискнул, а затем лязгнул автоматический замок. Обернувшись, я увидел, что остался один. По лестнице в обратную сторону защелкал метроном.

Напряженно оглядываясь, я прошел вдоль столиков.

– Я здесь, – позвал в темноту. – Привет.

– Хей, – раздалось откуда-то издалека, и, щурясь, я заметил между холодильниками черный провал подсобки. – Минуту.

Я приблизился к прилавкам. Под подошвой хрупнули осколки. Проследив за их электрическим бликованием, я заметил разбитую витрину, а в ней распотрошенные обертки из-под орехов и батончиков.

Хольд вынырнул из подсобки, застегиваясь. На нем был какой-то рабочий комбинезон, совершенно идиотский в его положении, но куда сильнее меня поразило лицо. Как у покойника в сорокаградусную жару. Даже полумрак не оказался к нему милосерден.

– О, боже, – сказал я.

– Ага, – Хольд отдернул рукава, категорически ему короткие. – Но не в платье же с голым задом вальсировать.

Мы смотрели друг на друга через прилавок и молчали, пытаясь разглядеть того, кому могли доверять. У него получилось первым:

– Телефон?

Я молча выложил его на стойку. Хольд подобрал, прожал пару кнопок.

– Заряженный! Воистину, у каждого своя оптимизирующая функция.

– Что происходит? Что ты задумал?

Вместо ответа он стал набирать сообщение. Внутри меня все звенело от подавляемых воплей. Я уперся ладонями в прилавок:

– Реальность, ау!

Не прерываясь, он поморщился и взялся за правый бок.

– Если ты нашел телефон, значит, нашел и билеты.

– Нашел.

Хольд кивнул. Он не был против.

– И тело троицы?

Я открыл рот, но не издал ни звука. Подняв взгляд, он нетерпеливо пояснил:

– Девушка, которую вы встретили у меня, когда вернулись с искрой. Платиновая блонда. Ты нашел ее?

Я моргнул и переспросил:

– Госпожу М.?

Синяя мертвенность его лица прояснилась:

– О-о-о… Даже так…

Я смотрел, понимая слова, но не смысл. Нашарив на комбезе карман, Хольд спрятал телефон и деловито уточнил:

– А покурить не принес?

– Нахрен иди! Ты можешь объяснить, что происходит?!

– Окей-окей, Дедала попрошу…

– Я в тебя стулом кину! Клянусь! Если ты не начнешь рассказывать прямо сейчас, я возьму вон тот – и…

Дернувшись к ближайшему стулу, я вцепился в пластиковую спинку, уверенный, что убить его прямо сейчас будет гуманнее для нас обоих.

– Смотрю, эти дни не одному мне тяжело дались, – невозмутимо заметил Хольд.

Я грохнул ножками об пол:

– Ты эти дни в кровати провалялся.

С моего места выражения его лица было не различить, но, когда он двинулся, выходя из-за прилавка, я понял: это боль. Держась за бок, Хольд отошел к окну, куда не докатывал свет холодильников, и скупым кивком предложил мне составить компанию.

Я подошел. Мы сели напротив друг друга.

– Так значит, госпожа М. – это троица? – спросил я.

– Тело троицы, – поправил он. – Это важно. Сама троица мертва.

– Но я