— Если вы будете насмехаться, я не стану с вамиразговаривать, — произнесла она дрожащим голосом.

— Да вы, никак, напуганы? Я просто не верю своимглазам! — Изобразив на лице крайнее удивление, он улыбнулся так, чтоСкарлетт захотелось спихнуть его с лестницы.

— Да, я напугана! До смерти напугана. И если бы господьи обделил вас мозгами, вы бы испугались тоже. Но у нас нет времени дляболтовни. Надо убираться отсюда.

— Я к вашим услугам, мадам. Но куда предполагаете вынаправиться? Меня привело сюда обыкновенное любопытство — интересно былоузнать, куда вы собрались? Вы не можете поехать ни на север, ни на юг, ни навосток, ни на запад. Повсюду янки. Только одна дорога из города ими пока еще незахвачена, и по этой дороге отступает армия. Но и эта дорога недолго будет внаших руках. Кавалерия генерала Ли ведет арьергардные бои под Рафэнд-Реди,стараясь удержать дорогу до тех пор, пока вся армия не отойдет. Если выпоследуете по этой дороге за армией, у вас тут же отберут лошадь, и хотя этоживотное не многого стоит, мне не так-то просто было его украсть. Так куда же вынаправляетесь?

Она стойла, вся дрожа, и слушала его, но слова почти недоходили до ее сознания. Однако, когда он задал свой вопрос, что-то прояснилосьу нее в голове, и она внезапно поняла, что на протяжении всего этогозлосчастного дня знала, куда ей надо уехать. Только туда.

— Я поеду домой, — сказала она.

— Домой? Вы хотите сказать — в Тару?

— Да, да! В Тару! О, Ретт, нам надо спешить!

Он посмотрел на нее так, словно сомневался, в своем ли онауме.

— В Тару? Бог с вами, Скарлетт! Вы что, не знаете, что подДжонсборо целый день шли бои? На пространстве в десять миль вдоль дороги, отРаф-энд-Реди вплоть до самого Джонсборо и даже на улицах, города! Янки, можетбыть, уже орудуют в Таре сейчас, а может быть, и во всем графстве. Достоверноникому не известно, где они, но во всяком случае, где-то там, рядом. Вам нельзяехать домой. Вы напоретесь прямо на армию янки!

— Я хочу домой! — воскликнула она. — И поеду!Поеду!

— Вы просто дурочка! — решительно, грубо сказалон. — Не можете вы ехать в этом направлении. Если даже вы не напоретесь наянки, в лесах полно бродяг и дезертиров из обеих армий. И часть наших войск ещепродолжает отступать от Джонсборо. Они, как и янки, не постесняются забрать увас лошадь. Вам остается только одно: ехать по следам нашей отступающей армии имолят бога, чтобы никто не заметил вас под покровом ночи. А в Тару вам нельзя.Даже если вы туда доберетесь, там, скорее всего, найдете только пепелище. Я непозволю вам ехать домой. Это безумие.

— Нет, я поеду домой! — закричала она, и голос еесорвался. — Я поеду домой! Вы не можете мне помешать! Я поеду домой! Яхочу к маме! Я убью вас, если вы будете мне мешать! Я хочу домой!

Страшное напряжение этих суток прорвалось наружуистерическими рыданиями, слезы ярости и страха катились по ее лицу. Оназамолотила кулаками по его груди, вскрикивая снова и снова:

— Я хочу домой! Домой! Я пойду пешком! Всю дорогу! Ивдруг почувствовала себя в его объятьях — мокрая щека прижата к его крахмальнойманишке, усмиренные кулаки притиснуты к его груди. Его руки нежно, успокаивающегладили ее растрепанные волосы, голос тоже звучал нежно. Так мягко, так нежно,без тени насмешки, словно это был голос не Ретта Батлера, а какого-то совсемнезнакомого ей большого, сильного мужчины, от которого так знакомо пахло бренди,табаком и лошадьми — совсем как от Джералда.

— Ну полно, полно, дорогая, — ласково говорилРетт. — Не плачьте. Вы поедете домой, моя маленькая храбрая девочка. Выпоедете домой. Перестаньте плакать.

Она почувствовала какое-то легкое прикосновение к своим волосами смятенно подумала, что, верно, он коснулся их губами. Она хотела бы никогдане покидать его объятий — они были так надежны, так нежны. Под защитой этихсильных рук с ней не может приключиться никакой беды.

Достав из кармана платок, он утирал ей слезы.

— Ну, а теперь высморкайтесь, как настоящаяпай-девочка, — приказал он, а глаза его улыбались. — И скажите мне,что надо делать. Мешкать нельзя.

Она послушно высморкалась, но ее все еще трясло, и она немогла собраться с мыслями. Заметив, как дрожат ее губы и какой беспомощныйподняла она на него взгляд, он начал распоряжаться сам.

— Миссис Уилкс только что разрешилась от бремени? Братьее с собой опасно, опасно везти двадцать пять миль в тряской повозке. ЛучшеОставить ее с миссис Мид.

— Миды уехали. Я не могу ее оставить.

— Решено. Значит — в повозку. Где эта маленькая чернаябалбеска?

— Наверху, укладывает сундук.

— Сундук? В эту повозку нельзя впихнуть никакой сундук.Вы и сами-то там едва поместитесь, да и колеса могут отлететь. Позовитедевчонку и скажите, чтобы она взяла самую маленькую пуховую перинку, какаясыщется в доме, и отнесла в повозку.

Но Скарлетт еще никак не могла найти в себе силы сдвинутьсяс места. Ретт крепко взял ее за плечо, и ей показалось, что излучаемая имжизненная сила переливается в ее тело. О, если бы они могла быть такойхладнокровной, такой беспечной, как он! Он подтолкнул ее к холлу, но она недвинулась, все так же беспомощно глядя на него. Губы его насмешливоискривились:

— Где же та героическая молодая леди, которая заверяламеня, что не боится ни бога, ни черта?

Внезапно он расхохотался и выпустил ее плечо. Уязвленная,она бросила на него, ненавидящий взгляд.

— Я не боюсь, — сказала она.

— Боитесь, боитесь. Того и гляди, упадете в обморок, ау меня нет При себе нюхательных солей.

Не найдясь что ответить, она от беспомощности сердитотопнула ногой, молча взяла лампу и стала подниматься по лестнице. Он шел за нейследом, и она слышала, как он тихонько посмеивался про себя, и это заставило еераспрямить плечи. Она прошла в детскую и увидела, что Уэйд, полуодетый, сидитскорчившись на коленях Присси и тихонько икает. А Присси скулит. На кроватиУэйда лежала маленькая перинка, и Скарлетт велела Присси снести ее вниз иположить в повозку. Присси спустила ребенка с коленей и отправилась выполнятьприказ. Уэйд побрел следом за ней и, заинтересовавшись происходящим, пересталикать.

— Идемте, — сказала Скарлетт, подходя к двериспальни Мелани, и Ретт последовал за ней с шляпой в руке.

Мелани лежала тихо, укрытая простыней до подбородка. Набелом, словно неживом, лице просветленно сияли запавшие, обведенные темнымикругами глаза. Мелани не выказала удивления, увидав входящего к ней в спальнюРетта. Она восприняла это как должное и попыталась даже слабо улыбнуться, ноулыбка угасла, едва тронув губы.