У Скарлетт от страха зуб на зуб не попадал, но сама онаэтого даже не замечала. Ее трясло как в ознобе, хотя жар полыхал ей в лицо. Адразверзся, и если бы дрожащие ноги ей повиновались, она выскочила бы из повозкии с визгом бросилась бы обратно во мрак, обратно под спасительную крышу домамисс Питтипэт. Она теснее прижалась к Ретту, вцепилась трясущимися пальцами вего рукав и молча всматривалась в его лицо, ожидая хоть слова ободрения. В алыхотблесках огня профиль Ретта — красивый, жесткий, насмешливый — вырисовывалсячетко, как на античных монетах. Когда она прижалась к нему, он обернулся, иблеск его глаз обжег ее, испугал, как вырвавшееся наружу пламя. Скарлеттказалось, что он полон какого-то презрительного и бесшабашного ликования,словно все происходящее доставляет ему только радость и он с упоением спешитнавстречу аду, к которому они с каждой минутой приближались.

— Держите, — сказал он, вытаскивая один из двухзаткнутых у него за пояс длинностволых пистолетов, — и если толькокто-нибудь — белый ли, черный ли — приблизится с вашей стороны к повозке ипопробует остановить лошадь, стреляйте в него, а разбираться будем потом.Только упаси вас бог — не подстрелите при этом нашу клячу.

— Я… У меня есть оружие, — прошептала Скарлетт,сжимая в руке лежавший у нее на коленях пистолет и твердо зная, что даже передлицом смерти побоится спустить курок.

— Есть оружие? Откуда вы его взяли?

— Это Чарльза.

— Чарльза?

— Ну да, Чарльза — моего мужа.

— А у вас в самом деле был когда-то муж,малютка? — негромко проговорил Ретт и рассмеялся.

Хоть бы уж он перестал смеяться! Хоть бы скорее увез ИХотсюда!

— А откуда же, по-вашему, у меня ребенок? — свызовом спросила она.

— Ну, муж — это не единственная возможность…

— Замолчите и поезжайте быстрей! Но он внезапно натянулвожжи, почти у самой улицы Мариетты, возле стены еще не тронутого огнем склада.

— Скорей же! — Это было единственное, о чем онамогла думать: — Скорей! Скорей!

— Солдаты! — произнес он.

Они шли по улице Мариетты, мимо пылающих зданий, шлипоходным строем, насмерть измученные, таща как попало винтовки, понуро опустивголовы, уже не имея сил прибавить шагу, не замечая ни клубов дыма, ни рушащихсясо всех сторон горящих обломков. Шли ободранные, в лохмотьях, неотличимые одинот другого, солдаты от офицеров, — если бы у последних обтрепанные поляшляп не были пришпилены к тулье кокардой армии конфедератов. Многие были босы,у кого голова в бинтах, у кого рука. Они шли, не глядя по сторонам, безмолвныекак привидения, и лишь топот ног по мостовой нарушал тишину.

— Поглядите на них внимательно, — услышалаСкарлетт голос Ретта. — Потом будете рассказывать своим внукам, что виделиарьергард Нашей Великой Армии в момент ее отступления.

Внезапно она почувствовала к нему острую ненависть — такуювсепоглощающую, что на какой-то миг это чувство заглушило даже страх — жалкий,презренный страх, как показалось ей в эту минуту. Она знала, что и еесобственная безопасность, и безопасность всех остальных — тех, кто там, у нееза спиной в этой повозке, — в его руках, и только в его, и все же она немогла не испытывать к нему ненависти за издевательские слова об этих несчастныхв лохмотьях. Промелькнула мысль о мертвом Чарльзе, об Эшли, который, бытьможет, тоже уже мертв, о всех веселых, храбрых юношах, гниющих в наспех вырытыхмогилах, и она забыла, что сама когда-то называла их про себя дураками. Она непроизнесла ни слова, только в бессильном бешенстве поглядела на Ретта, и взглядее горел ненавистью и презрением.

Уже проходили последние ряды колонны, когда какая-томаленькая фигурка с волочащейся по земле винтовкой покачнулась и стала, глядявслед уходящим. Скарлетт увидела отупевшее от усталости лицо, бессмысленное,как у лунатика. Солдат был не выше ее ростом — не больше, казалось, своейвинтовки. И лицо — безусое, перепачканное грязью. «Лет, верно,шестнадцать, — пронеслось у Скарлетт в уме, — верно, из внутреннегоохранения, а может, просто сбежавший из дому школьник».

Она продолжала наблюдать за ним, и в этот миг у мальчишкиподогнулись колени и он повалился ничком на землю. Двое мужчин молча вышли изпоследнего ряда колонны и направились к нему. Один — высокий, худой, с чернойбородой почти до пояса — все так же молча протянул свою винтовку и винтовкуупавшего другому. Затем наклонился и с ловкостью фокусника закинул теломальчишки себе на плечо. Не спеша, чуть согнувшись под своей ношей, он зашагалследом за удалявшимся отрядом, а мальчишка яростно выкрикивал, точнорассерженный ребенок:

— Отпусти меня, черт бы тебя побрал! Отпусти меня! Ямогу идти!

Бородатый не произнес ни слова в ответ и вскоре скрылся заповоротом дороги.

Ретт сидел неподвижно, опустив вожжи, и глядел им вслед.Смуглое лицо его было странно задумчиво. Внезапно раздался треск рушащихсябревен, и узкий язык пламени взвился над кровлей склада, в тени которого стоялаих повозка. Огненные вымпелы и стяги торжествующе взвились к небу у них над головой.Дым разъедал ноздри, Уэйд и Присси раскашлялись. Младенец чуть слышнопосапывал.

— Боже милостивый, Ретт! Вы что — совсем рехнулись?Чего мы стоим? Гоните! Гоните же скорей!

Ретт, не отвечая, безжалостно хлестнул лошадь хворостиной, иона рванулась вперед. Повозка, дико раскачиваясь из стороны в сторону, опятьзатряслась по улице Мариетты, пересекая ее наискось. Перед ними открылсянедлинный, узкий, похожий на огненное ущелье проулок, который вел кжелезнодорожным путям. Все здания по обеим его сторонам горели, и повозкаринулась туда. Их обдало испепеляющим жаром, ослепило сверканием тысячираскаленных солнц, оглушило чудовищным треском и грохотом. Какие-то, подобныевечности, мгновения они находились в центре огненного вихря, затем внезапно ихснова обступил полумрак.

Когда они неслись по горящей улице и с грохотом пересекалижелезнодорожное полотно, Ретт молча, размеренно нахлестывал лошадь. Лицо егобыло сосредоточенно и замкнуто, мысли, казалось, бродили где-то далеко. Иневеселые, как видно, были это мысли — так ссутулились его широкие плечи, тактвердо были сжаты челюсти. Жаркий пот струями стекал со лба и щек, но он егословно не замечал.

Он свернул в какую-то боковую улочку, затем в другую, иповозка так пошла колесить из одного узкого проулка в другой, что Скарлеттсовершенно утратила всякое представление о том, где они находятся, а рев пожаразамер уже далеко позади. И по-прежнему Ретт не произносил ни слова. Толькоразмеренно, методично нахлестывал лошадь. Багровые сполохи огня гасли в небе, ипуть беглецов уходил в такой мрак, что Скарлетт рада была бы услышать от Реттахоть единое слово — даже насмешливое, даже язвительное, обидное. Но он молчал.