— Я поговорю с его доктором, — принимая ее понимание как награду за собственную искренность, пообещал он. — Выясню характер травм и, если повезет, время их получения. Надеюсь, оно совпадет со временем пребывания мистера Уивера в тюрьме, тогда одной проблемой будет меньше. Но нам с тобой стоит поторопиться: сегодня воскресенье, конторы закрываются рано, а успеть надо очень много.

Элизабет кивнула и, секунду поколебавшись, все же шагнула к нему, приникла к груди, давя тяжелый вздох. Энтони сомкнул руки, нежно целуя ее в голову.

— Это всего лишь испытание, Лиз, — вполголоса проговорил он, без слов понимая ее состояние. — Его надо пройти, чтобы заслужить награду. Поверь, я знаю.

Она глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

— Только у меня сначала награда, а потом испытание, — грустно улыбнулась она и незаметно коснулась губами его плеча. — Я знаю, мы справимся. И лучшей наградой теперь будет спокойствие всей семьи.

— Мой чудный ангел! — одобри ее пожелание Энтони.

Вторая половина дня у них получилась крайне насыщенной. Быстро забежав на телеграф и подав объявление в газету, они задержались на вокзале, расспрашивая работников и о Черити, и об Эшли. Тут им наконец-то улыбнулась удача. Если о женщине в положении с приметами Черити билетер ничего сказать не смог, то вот мистера Ходжа припомнил, потому как тот показался ему довольно-таки напуганным, кроме того, он так спешил, что не взял сдачу с крупной купюры. Это было в пятницу днем, и Элизабет, услышав эту дату, вцепилась Энтони в руку.

— В пятницу папа уже сидел в тюрьме! — словно боясь спугнуть удачу, прошептала она, и Энтони кивнул. Предупредил билетера, что, вероятно, тому придется подтвердить свои слова в суде, и, заверив, что о присвоении им сдачи не будет сказано ни слова, отправился вместе с Элизабет в больницу.

Это был самый тяжелый визит. К Эшли их не допустили, потому как в это самое время его увезли на новую операцию, обещавшую продлиться до глубокой ночи, но не дающую никаких гарантий на то, что она поможет ему задержаться в этом мире.

— Совсем плох, болезный, — посочувствовала посетителям сестра милосердия — сухонькая старушка в старинном чепце, разносившая по палатам лекарства. — Доктор наш всю ночь его собирал, удивлялся, как он с такими повреждениями да после суток в канаве еще дышит. Кисть ему доктор отнял, чтобы избежать заражения, череп залатал, все силы положил: у нас знаете какой доктор — нигде такого не найдете! Другой бы даже пытаться не стал, тем более не имея уверенности, что пациент сумеет с ним расплатиться. Одежда-то на болезном хорошая, а в карманах совсем пусто оказалось: это уж не доктор проверял, а полиция. Вот после их ухода вашему родственнику и поплотнело снова. Доктор даже поспать толком не успел — и снова за работу. Вы уж найдите возможность отблагодарить его за такое участие. Сам-то он никогда не попросит — тот еще благодетель.

Элизабет посмотрела на Энтони. Она без единого сомнения отдала бы любые деньги, зная, что и папа, несмотря на последние события, поддержал бы ее, но теперь ее средства были и средствами Энтони, и именно ему предстояло решать, как ими распоряжаться и стоит ли жизнь врага хоть десятка фунтов стерлингов.

Энтони без слов достал чековую книжку, подписал первый билет и передел ее Элизабет, предлагая самостоятельно назначить нужную сумму. Нет, он не считал себя благородным рыцарем и делал это не ради Ходжа, а ради близких ему людей, которые никогда не простили бы себе гибели даже столь низкой твари, как Ходж. А еще он хотел поощрить энтузиаста-доктора: именно на таких людях и стоял этот мир.

— Я завтра с утра… горничную пришлю, — дрожащим от сдерживаемых слез голосом проговорила Элизабет, протягивая сестре милосердия чек. — Вы уж позвольте ей, пожалуйста, ухаживать за мистером Ходжем.

— Так уж, конечно, позволю, — благодарно заулыбалась та. — А то я сама-то не успеваю за всеми ходить. Вы только помоложе кого пришлите да посправнее: ваш болезный еще долго сам ничего делать не сможет. Если вообще… в эту ночь богу душу не отдаст…

Не в силах больше слушать этих стращаний, Элизабет поспешила покинуть больницу. Она шла так быстро, что Энтони нагнал ее уже только у выхода. Открыл перед ней дверь и, выйдя наружу, первым делом заключил в объятия. И почувствовал, как заходили ее плечи от судорожных рыданий.

— Ох, Энтони, я столько бед на голову Эшли призвала, но разве я хотела, чтобы вот такое?.. Чтобы вот так?!.. — бормотала она в самом отчаянном раскаянии, как будто и правда несла ответственность за случившееся с Ходжем несчастье. Энтони еще крепче прижал ее к себе и заговорил самым уверенным голосом:

— Лиз, ангел мой, оставь, ты ни в чем не виновата! Ты пыталась защититься от кузена, и, уверен, самым страшным твоим пожеланием ему было испытать те же муки, что перенес мистер Уивер. Но бог сам выбирает наказание — такое, какое считает нужным, а не какое у него кто-то выпрашивает. Какими проклятиями меня только не осыпал Джордж, а Господь в ответ послал мне тебя и твою семью. Нет, радость моя, ты здесь совершенно ни при чем! Не мучайся, не убивайся: ты сделала все, что могла, и даже сверх того. Если богу будет угодно, мистер Ходж выкарабкается. Если же нет, значит, такова его воля, и ничего мы здесь сделать не сможем. Разве не ты учила меня не брать на себя слишком много? Прости мне мое нахальство, но сейчас самое время последовать своему же совету.

Элизабет против воли улыбнулась. Умение ли владеть словом позволяло Энтони быть столь убедительным или его искренние чувства к Элизабет, однако ему отлично удавалось добиться своей цели.

— Вы замечательный ученик, мистер Рид, превзошедший своего учителя, — смущенно проговорила она. И Энтони, не удержавшись, быстро коснулся губами ее губ.

— Пойдем домой, tesoro mio*, - попросил он. — Быть может, на сегодня мы уже выбрали отмеренную дозу неприятностей и там нас ждут хорошие известия?

— Ах, как я хочу в это верить! — выдохнула Элизабет, но возражать не стала. На улице начинало темнеть, поэтому они пустили лошадей галопом и достигли Ноблхоса уже к семи часам.

Однако Эмили с Джозефом еще не возвратились. Элизабет призвала всю силу воли, чтобы увидеть в этом добрый знак, а не злой, однако томительные минуты ожидания казались одна длиннее другой и никакие подбадривающие фразы Энтони не изгоняли все возрастающего страха за сестру. Почему они с Джозефом так задерживались? Что с ними могло случиться? Заблудились? Одна из лошадей сломала ногу и уронила своего седока? Нарвались в какой-нибудь деревне на агрессивных жителей? Встретились с грабителями? Каждое новое предположение выглядело хуже предыдущего, и Элизабет беспокойно ходила из одного конца гостиной в другой, с трудом борясь с паникой и умоляя Господа пожалеть наконец ее семью и не мучить хотя бы Эмили.

— Надо послать навстречу слуг! — наконец не выдержала она, и Энтони по выражению ее лица понял, что спорить бесполезно. Впрочем, он и сам уже начал волноваться. Время приближалось к половине девятого, и все означенные сроки давно миновали. Энтони надеялся, что Джозефу хватит ума не выезжать на темную дорогу и не тащить за собой юную девицу, а осесть до утра на каком-нибудь постоялом дворе и отправить местного паренька в Ноблхос с предупреждением, однако, когда слуги распахнули перед кем-то двери, в холле раздался именно его громкий голос, и Энтони с Элизабет поспешили навстречу.