«У меня есть только ветчина», – с растерянностью сказала я. «Мне теперь всё можно», – последовал удививший меня тогда ответ. Он и в самом деле был очень голоден.

Но вот на часах 18:00, мы идём в зал, я представляю отца Александра аудитории, а сама с сожалением ухожу, потому что за несколько часов до начала лекции в библиотеку приехал огромный грузовик из Парижа: издательство YMCA-Press прислало нам 40 тысяч книг для выставки и продажи. Вслед за грузовиком 13 сентября должен был приехать и глава издательства Никита Алексеевич Струве, о чём знал отец Александр, который состоял в многолетней переписке с Никитой Алексеевичем. Они никогда не виделись, и вот теперь эта встреча должна была состояться не только на листе бумаги.

Книги, да ещё такие (ведь совсем недавно за чтение многих из них давали срок), требовали оформления всяческих таможенных формальностей, в которые я и углубилась. А потому сама не слышала, какие вопросы задали отцу Александру в конце лекции. Одна из его слушательниц, с которой я встретилась на похоронах отца Александра, сообщила, что ему прислали три записки весьма странного содержания. В них были такие вопросы: «Боится ли он смерти?», «Можно ли убить муравья?», «Можно ли убить священника?» Мне отец Александр об этих записках ничего не говорил. Проверить, были ли такие вопросы, трудно. Записки отец Александр всегда забирал с собой. А про угрозы, которые при жизни получал многократно, никогда не говорил. Те, кто видел его накануне убийства, т. е. 8 сентября, отмечали какую-то особую, не свойственную ему суровость. Со мной он был обычный – весёлый, готовый в любую секунду обсуждать планы, проблемы. Правда, кое-что сейчас, когда его уже нет, кажется иным.

После лекции наш путь лежал в одну сторону – к Загорску. Отец Александр жил в Семхозе, в полутора часах от Москвы на электричке (и этот путь он проделывал за последние годы, когда читал по десять лекций в неделю, почти ежедневно). Мой – на дачу, на 43-й км. Так что ещё час мы могли провести вместе. Отец Александр отлично знал расписание вечерних поездов. И потому, когда я начала его торопить на поезд, сказал: «Давайте попьём ещё чаю. Есть ещё пять минут». Теперь я знаю точно: ему не хотелось уходить. Уже разоблачившись, он вдруг задал вопрос, которого я от него никогда не слышала: «Нет ли у вас сегодня машины?» Машины, как назло, не было, не было и кого-нибудь из прихожан, кто довёз бы отца Александра хотя бы до Ярославского вокзала. Но вот когда мы выходили из библиотеки, моё внимание привлекла машина, стоящая напротив входа. В ней сидело несколько крепких молодых людей. Все мои мысли были о ценных книгах в грузовике, пришедшем из Парижа, а потому я попросила одного из дежуривших милиционеров понаблюдать за машиной. Машина настолько мне не понравилась, что я даже записала её номер и передала в следственные органы. Знают следственные органы и ещё одну деталь. На следующее утро, опять-таки по делам YMCA-Press, мне пришлось приехать в библиотеку. Увидев стоящий грузовик, я успокоилась: книги в сохранности, и только для порядка спросила у милиционеров, что было с той машиной. «Она сразу уехала, как только вы ушли». Однако никакой реакции на переданную в следственные органы информацию не последовало.

По дороге к метро «Таганская» отец Александр вдруг сказал: «А вы бы заказали дополнительный наряд милиции. Книг на многие тысячи рублей». Трудно сказать, что он на самом деле имел в виду.

Ехали мы на александровском поезде. То был вечер пятницы. Люди возвращались с работы. Поезд был забит до отказа, душно, грязно. Ни одного свободного места. Наконец нашли скамейку, у которой с мясом было выворочено сиденье. Отец Александр поместил на торчащие железки свой портфель, я пристроила сумку. Теперь можно было спокойно поговорить. У меня к нему было много просьб своих и чужих: кого покрестить, кого повенчать, кого просто увидеть, подбодрить. Он полез за «кондуитом» – своим еженедельником. И тут портфель, которого через день не стало, вывернулся на грязный, заплёванный пол. Выпали ряса и крест, папка с рукописью, еженедельник, очки. Сколько раз я перечисляла содержимое портфеля под протоколы следователям. Мы бросились поднимать содержимое; в голове пульсировала мысль: ну что мы за народ, если один из великих его сынов, крупный богослов, философ, проповедник, встречи с которым ищут самые яркие умы нашего века, который стольких людей вынул из петли, стольким страждущим душам принёс облегчение своими книгами и проповедями, вот так каждый день едет один в поезде, идёт по тёмной дорожке через лес…

В моём еженедельнике остались числа будущих встреч отца Александра, которым не суждено было состояться. Участие в церемонии открытия выставки YMCA-Press 14 сентября. Встреча с Никитой Алексеевичем Струве в Новой Деревне и в Семхозе, планы будущих книг, новых статей, журнала «Мир Библии». Никита Алексеевич приехал в Россию, когда отца Александра похоронили. Отвесив земной поклон у его могилы, сказал: «Я получил письмо от него о нашей будущей встрече, когда его уже не было в живых. Оно у меня в кармане».

Я не могу с уверенностью утверждать, что отец Александр знал, что часы его сочтены, когда мы ехали 7 сентября вечером к Загорску. Но чувствую душой, что он прощался, – не со мной, но с моей пятнадцатилетней дочерью, которую знал с детства. Она была с нами в библиотеке, и когда мы доехали до станции Пушкино, где нам надо было пересаживаться на другой поезд, моя Даша протянула руки под благословение. Отец Александр крепко прижал её к себе, благословил со словами: «Расти, Даша». Я не очень понимала, что происходит. Такие порывы были у него нечасто. Теперь знаю – он прощался.

Знаю, и какой наказ он дал своим духовным детям. Я в ту пору вернулась из Англии, где встретила знакомых, поменявших своё постоянное место жительства. Говорила с отцом Александром о том, что вдруг столько людей уезжает, не выдерживая напряжения нашей жизни, её тягот. «Всё так, очень трудно, – сказал отец Александр. – Но наше место здесь».

Выйдя на платформу на станции Пушкино, я посмотрела в окно и увидела, что наконец отец Александр нашёл местечко, раскрыл портфель, достал бумагу и принялся что-то писать.

Священник Виктор Григоренко

В какой-то степени люди, окружавшие отца Александра, родственники и друзья, недооценивали потенциальную угрозу. Информацию насчет большого числа ненавистников я подтвердить не могу, а вот записки на его выступлениях с угрозами были, ему писали: «А что делает еврей в РПЦ?» Это те, что мы знаем, и это малая часть, потому что он их не показывал родственникам и сжигал. В последний месяц, а особенно неделю, у отца Александра было предчувствие сгущающихся туч. Я об этом хорошо помню, и Наталья Фёдоровна, его супруга, вспоминает. Он просил зажигать свет в доме, чтобы с улицы видели, что дома кто-то есть, меня он просил поздно не ездить и не ходить одному по этой тропинке от станции Семхоз до его дома, однако он сам никак не изменил свой образ жизни. Для меня это является одним из очень важных, подтверждающих его глубокую веру фактов. За всем этим стоят обращенные к Богу слова: «Да будет воля Твоя». И он шёл без страха рано утром на электричку или поздно вечером уже домой из церкви, больницы, где исповедовал, причащал, проповедовал.