вход его, и шаг неторопливый. А обыкновенно носился человек Басманова-сына всегда чуть не бегом. Намётанный глаз караульщика уловил и бледность Сенькину в ясный день, и тёмное пятно, как будто кровь, вокруг прорехи на рукаве добротного мухоярового227 кафтана, и что руку будто прижимал к боку. Чтоб не толкаться по снующему люду, держался он обочины.

– Здорово, Арсений!

– И тебе здорово, Константин Михалыч! – Сенька кивнул его пристальному взгляду, как всегда, без улыбки, но приветливо. Отёр шапкой потный лоб, снова нахлобучил. – Вот незадача! Чалый мой от пса брехливого шарахнулся, в посаде, понёс, и прям на корягу придорожную. Сдурел от жары да мух, видать… Руку вон распорол. Но, шевелись, мешок травяной! – и дёрнул повод, с досадой в голосе.

За первым «большим» забором, завернув, зашагал быстрее, пригнувшись и закусив губу, зажимая кровь. Задворками, вдоль пыльного дырявого чертополоха и чернобыла, пробрался до подворья воеводы, как бегал уже не раз. Никого, по счастью, не встретил. Оставил конька, кинув повод на корявый кусток боярышника у частокола, и, приседая, стелясь понизу, достиг малой калитки заднего двора. Крикнул негромко и присвистнул. Знал, что здесь всегда кто-нибудь да есть…

Ему открыли и помогли войти двое молодцов, Сенька знал обоих.

– Алексея Данилыча зовите! Скорее!!! – со страшным шёпотом он хватал их руки.

– Куда тебя? Кто? Дай, глянем!

– Да никуда! Не я! То есть… Тише, не орите! Ведите меня к нему, тотчас!!! – тут Сеньку стало трясти, ноги подкосились, без лишних расспросов его подхватили и повлекли через двор к раскрытой двери подклети.

Он пришёл в сознание от боли, но больше от ужаса, что обеспамятел не ко времени.

– Воевода где? Алексей Данилыч!

– А ну лежи, смирно, послали за ним, ищут, – его удержали на лавке и велели терпеть, пока умелец из людей Басманова стягивал льняной ниткой края резаной раны на его плече. Всё было как бы в тумане, из-за целого корца крепкого мёду, что влили в него перед тем. Скосившись, Сенька увидел мужицкие хваткие чистые пальцы с кривой, полукружьем кованой иголкой, серебряной.

– Чалого бы расседлать…

– Сделано всё, на дворе стоит. Почаще шей…

– Не зуди под руку. Без сопливцев… Промокни быстрей.

Истязали его так ещё недолго, на боку рана поменьше оказалась, но Сеньке помнилось – вечность.

– Молодца, молодца, на водицы испей.

Ему помогли напиться, и начали повязку наматывать, заложив под тряпки кашицу из листов подорожника.

Сенька уже проморгался от невольных слёз, отдышался. На нём других ранений не нашли, только пару больших ссадин, и их, промыв, обмазали паутиною, а заодно ушибы, старые и новые которые, тоже чем-то навозюкали, но пахло вкусно и свежо, ёлочной хвоей228.

Вид у всех был сообразный. Никто ничего больше не спрашивал, ведь Сенька дал понять, что говорить будет только с воеводой. Кто-то подобрал попорченные кафтан и рубаху, отдать в починку…

Забухали шаги снаружи, озабоченные голоса.

Он попытался встать, но голову повело.

Воевода выслушал доклад своего лекаря-костоправа, и ребят, что Сеньку привели. Строжайше наказал молчать об увиденном. Все вышли, кроме Буслаева, притворившего ближние окна и ставшего у дверей. Воевода придвинул стул, и наклонился поближе. На сей раз Сеньку не пришлось допрашивать, сам начал, весь трясясь и запинаясь:

– Алексей Данилыч, я, кажись, человека зашиб, не насмерть ли!..

Теперь, терпеливо, часто умолкая на миг перехватить дыхание, он излагал своему господину то, что уже дважды, ничего стараясь не упустить, повторил воеводе при свидетеле. Вид Сенька имел убитый совершенно, оно и понятно, ведь посланные на место, им указанное, воевода Басманов с ближними нашли Сенькиного врага уже бездыханным…

– Сабурова?! Егора Сабурова?.. Точно ли, Сеня, точно ль его то человек был?

Сенькин подбородок задрожал, слёзы навернулись снова ото всего сразу, в особенности от дикого волнения Фёдора Алексеича. Он выдохнул опять сто раз уже сказанное: – Да вроде бы! Видал его с ним, на конюшне тоже, рожа… незнакомая, у нас таких тут нет, новый, дня три как появился… Но я не знаю, наверняка чтоб, помилуй, не знаю…

Федька застонал яростно, отшатываясь от лавки к выходу прямиком, с возгласом невнятного проклятия. Налетел на каменную широченную грудь воеводы.

– Куда!

– Да что ждать! Чего?! Пусти меня!

Но могучий охват отцовский держал его накрепко, и стиснул, пережав вздох, а Буслаев неколебимо стал у дверей.

– А ну остынь! Башкою тут думать надо, не саблею! Федька, да очнись же, чёрт!

Как следует тряхонув его за плечи, всё ещё не отпуская, он заставил Федьку сдержаться.

– Идём. Обмозгуем всё.

– Государю обо всём скажу сам. Ты, Федя, сейчас волю мою выслушай, и затверди накрепко: ничем нам не след выдавать, что неладное стряслось. Сенька пусть отлёживается у меня под присмотром, за него не переживай. Скверно, что нет у нас теперь прямого ответчика, а в свидетелях – только стремянный твой. Холоп с холопом сцепились, так для всех дело увидится… И кто правый тут, не разобрать стороннему судье, покойника не спытаешь ведь.

Федька при этих словах вскочил, но был усажен снова воеводой и Митрием. Вокруг и на дворе всё было своим чередом, а под окнами, где оставался Сенька, уже обретался сторож, занятый для виду починкой сбруи.

– Пока не уверимся, чей был налётчик, трепыхаться глупо. А узнаем уж назавтра, коли кого из наших. Если и впрямь окажется новым стремянным Сабурова Егорки, неминуемо об пропаже его разрядному дьяку станет известно. Не можно сотнику без холопа быть, обязан записать пропажу по Уложению. Об том узнать первому – моя забота. А твоя, Федя – виду ни малейшего не подавать, тебя будто бы сие не касается.

– Да как же это не касается, батюшка, когда ведь мне в самое сердце нож тот навострён?! А как бы не сдюжил он, не успел бы увернуться, что было бы? Убить его хотели, убить совсем, и выждали, знали, что ездит за стену, один, и следили, то есть, убивец этот и следил! А кто наводчик, кто, коли не Сабуров? Жесточе всех, кажется, возненавидел меня, сразу, тогда ещё…

– Не заводись пуще-то.

– Куда уж пуще! Да я кишки ему самому выверну, да в пасть запихаю, за такое!!!

– Да сядь! Не токмо против тебя это задумалось – и мне, всем нашим тут напомнили, что значит нынче на Москве их, родовитых, пересесть229… И ежели б у них всё чисто вышло, – да сядь! – было б тогда и впрямь хреново, и попробуй тут сыщи виноватого, да и кто искал бы особо… Ай, молодец какой Арсений твой, сынушка, оказался! – воевода оглаживал Федьку по плечу, переглядываясь с Буслаевым. – Впрок ему наука боевая пошла. И по всему выходит, не ожидал никто такого отпора.

– Да! Да! Так есть! Смотрите, как бы всё было: Сеньку б нашли, им непременно надо было, чтоб нашли,