– Ничего другого не остается, – как эхо, повторила я.Спасительный выход, Боже мой, спасительный выход. Самый лучший подарок Дана,предавшего меня… Все это время он предавал и предавал меня. Единственный, когоя по-настоящему успела полюбить. Ничего другого не остается, он прав…

– Значит, теперь родился новый каучуковый король…Поздравляю, – медленно сказала я и даже не узнала своего тусклого безжизненногоголоса.

– Ну… Это не просто каучук, Ева. Натуральный каучук,конечно, качествен, но не столь функционален при засилье синтетического. Но это– Таиланд, самые дешевые наркотики. Их можно вывозить в каучуке целымипартиями, у нас уже созданы несколько действительно беспроигрышных способовтранспортировки, остается только применить их на практике. Ты понимаешь, какимрынком является Россия – это же золотое дно…

– Понимаю, – машинально повторила я: почему так пусто вголове, не голова, а сдувшийся воздушный шар, что он говорит мне? Боже мой,скорей бы все кончилось. А там будут все, кого я любила, они обязательновстретят меня… Что он говорит?

– ..это крупный бизнес, довольно рискованный бизнес, номне нравится рисковать. Это единственное, что мне нравится, кроме тебя.

– Да, да. – Я смотрела на Дана невидящими глазами.

И все равно увидела, как изменилось его лицо и он на секундустал тем, прежним, который прижимал меня к себе по ночам, который яростно любилменя, который хотел увезти меня в Испанию, в маленький дом под Аликанте… Атеперь в глубине его зрачков стояла такая боль, что мне захотелось прижать ксебе его бедную вероломкую голову. Но это была лишь минутная слабость – и моя,и его…

– Выйди, – попросил Дан Шинкарева, и тот беспрекословноему подчинился, ушел в комнату с мертвыми собаками и плотно закрыл за собойдверь.

– Мне очень жаль, Ева. – Дан поднял голову и посмотрелна меня. – Ты даже представить себе не можешь, как мне жаль. Если бы мы могливстретиться по-другому, не так, как встретились… Боже мой, я бы все за этоотдал. Я не врал. Я бы не задумываясь женился на тебе, потому что ты – самоелучшее, что у меня было. Я знаю, я был бы счастлив. Я и был счастлив с тобой.

…Я не знала, были ли это его слезы – или только отражениемоих: мелькнувшее и сразу же исчезнувшее отражение.

– Никто не виноват, что наши пути пересеклись задолгодо того, как мы с тобой познакомились. Даже если бы сейчас я решил всепереиграть – а эта мысль, эта безумная надежда убивает меня, вытягивает жизньпо капле, – даже если бы все случилось именно так – ты все равно никогда непростила бы мне. Ты не прощала бы снова и снова. И я понимаю тебя. Но уженичего не могу сделать. Слишком далеко все зашло. Слишком высоки ставки. Этоочень крупная игра, и я не могу в ней проиграть.

Дан вынул холостую обойму из “браунинга” и вставил новую – язнала какую. И я сочувственно наблюдала за ним, ощущая чувство облегчения.После того, что я пережила за последний час, это казалось мне единственнымутешительным событием. Теперь мне мешал только Дан, он должен уйти, обязательнодолжен уйти, и тогда я возьму этот маленький пистолетик, эту ласковую карманнуюсобачку, и навсегда избавлюсь от боли.

– Уходи, – сказала я Дану.

– Да. Я понимаю. Прощай. – Он положил пистолет на столи подтолкнул его в мою сторону.

Сгорбившись, он пересек комнату и исчез на крыльце, втемноте ночи, которой я никогда больше не увижу… Дверь за ним закрылась. Вот ивсе.

Теперь я буду наконец свободна. Даже любовь Дана не могладать мне большее счастье, чем свобода. Теперь я поняла это. Бесплодная жизньзаканчивается, и в ней ты безнадежно, безнадежно проиграла. Этот последнийвыстрел будет самым правильным, самым честным, и это станет единственным, в чемя не промахнусь.

Я взяла “браунинг” – так, как учил меня Дан…

Женщины не кончают с собой, пустив пулю в висок, засунувдуло в рот, – это не их стиль. Но у тебя никогда не было стиля, и Бог проститтебя. И все те, кто скоро будет рядом с тобой…

Я взяла “браунинг” – так, как учил меня Дан. И поднесла кголове. И закрыла глаза.

И тотчас же легкая, как крыло птицы, рука перехватила моюруку, моментально осиротевшую без оружия.

– Успеешь еще глупостей наделать. – Этот голос,искаженный свистящим шепотом, я слышала когда-то, но успела забыть.

Чуть приоткрыв веки, я увидела Олега Васильевича. Он держалв руках мой “браунинг”, он стоял рядом, лицом к двери, широко расставив ноги, –я видела только его профиль, сосредоточенный и гневный. Через секунду, показавшуюсямне вечностью, он выстрелил. Выстрелил в никуда, в сжавшееся пространство дома,в белый свет, как в копеечку. Выстрелил и остался стоять, спокойный, как вмилицейском тире, с пистолетом в вытянутой руке.

Почти сразу же распахнулась дверь, за которой исчез Дан.Теперь он появился снова – черный, обугленный, в проеме ночи.

…Он ничего не понял, перед тем как упасть. Перед тем, какОлег хладнокровно выстрелил в него; Дан уже давно был мертв, а Олег всепродолжал и продолжал стрелять.

И остановился только тогда, когда я сказала ему:

– Хватит! Он мертв, он мертв, он мертв…

Опустив руку, Олег повернулся ко мне и встряхнул за плечи.

– Ну?! Ты как? Все кончено, слышишь, все кончено!

Нам нужно уходить.

– Куда? – Я не могла даже пошевелиться.

– Не куда – а отсюда. Ну и грязную историю провернули стобой эти гады! Я ведь все слышал. Сидел с собаками и все слышал. Спокойныетвари, правду говорят – лучший ротвейлер – это мертвый ротвейлер… Третьясобака, двуногая, – этот Шура, подельник его, Александр Анатольевич, – не былатакой безобидной, но тоже не сопротивлялась, дырка в башке – вот и все. Никогдане думал, что убить расслабившегося фээсбэшника, пусть и бывшего, так легко.Идем, Ева. Идем, не стоит здесь и оставаться. Все кончено, и ты теперь вбезопасности.

Он аккуратно поднял мою записку, лежавшую возле трупаКудрявцева, и положил ее к себе в карман.

– Черт, чуть вас не потерял под Бронницами, эта сволочьгоняет на своем джипе, как камикадзе. Если бы успел – они бы не убили этогомужика… Но тебя, кажется, я спас… Так что с тебя причитается ужин в гостинице“Метрополь”. Идем.

Как сквозь пелену, я видела, что он вынимает кассеты измониторов внешнего обзора и как профессионально-осторожно вытирает всевозможные отпечатки. Последним он обтер “браунинг” и вложил его в мертвыепальцы Дана.

Я видела все это и даже не могла пошевелиться, пока Олегнасильно не взял меня за руку, не подвел к двери и не заставил переступитьчерез безжизненное тело человека, которого я любила.

* * *

"Шкода” Олега Васильевича неслась к Москве. Я сиделарядом с ним и безучастно смотрела перед собой. Олег все время что-то говорилмне, он пытался объяснить, как оказался на даче Кудрявцева – все это время онследил за мной, стараясь хоть издали уберечь от возможной опасности – а то, чтоона есть, Олег не сомневался, у Грека было чутье на пограничные, накриминальные ситуации, он никогда не давал телефона Мари-лова просто так. Ипотом – именно об этом сказала ему гуща в моей кофейной чашке, а Олег верил вэто свято. Вычислить прошлое Сирина и Александра Анатольевича не составилотруда, тем более что о них обоих уже давно ползли мутные слухи в “конторе”. Онбыл в ту ночь у дома Туманова только потому, что следил за мной. А потомпоявился Дан, слишком внезапно, слишком подозрительно. Дан уже проходил понескольким крупным делам о мошенничестве, но только как свидетель – он былбесстрашен и в психологических поединках ему не было равных. И ухватить егобыло невозможно…