сохранить прежний облик, если стихии и время не исказили до неузнаваемости всех до единой, он постарался запомнить как можно больше. На миг ему показалось, что в поисках всеми забытых сокровищ он безнадежно заплутал, затерялся в мертвом городе сам.

Вновь складывая и заворачивая в промасленный пергамент листок ломкой бумаги, он (в который уж раз!) принялся строить догадки, что же за драгоценности могли, не щадя трудов, прятать от всех люди, привыкшие ходить под парусами к дальним звездам, будто к морским островам. Предоставленное само себе, воображение немедля пустилось в ребяческие фантазии о битком набитых золотом сундуках. Ум, оценив эти фантазии по достоинству, отверг их, однако взамен сумел предложить всего-навсего дюжину туманных небывальщин, слухов о тайном знании и ужасающем оружии древних времен – о бесконечной жизни, о власти безо всяких границ.

Поднявшись, он оглядел безлюдные здания, дабы вновь убедиться, что никем не замечен. Поверх самой высокой кучи обломков восседала лисица. В лучах солнца ее рыжая шкурка полыхала огнем, глаза блестели, словно пара гагатовых бусин. Внезапно испугавшийся хоть чьих-либо, пусть даже звериных, глаз, искатель сокровищ метнул в лису пику. Зверек тут же скрылся. Пика, звеня о камень, скатилась вниз по ту сторону груды обломков и исчезла из виду тоже. Перебравшись через завал, он принялся искать ее, но, сколько ни шарил в зарослях череды и одуванчиков, отыскать оружия так и не смог.

Путь к тому месту, где сходились три улицы, оказался неожиданно долгим, и перекресток их тоже отыскался отнюдь не сразу. По дороге он, сам того не заметив, уклонился к югу и впустую убил на поиски целую стражу. Еще не менее стражи, проведенной в тучах зудящих мошек, потребовалась, чтоб убедиться: нет, перекресток не тот. Улицы равной ширины, обозначенные на карте, расходясь в стороны, вели к юго-западу, к юго-востоку и к северу. Вновь вынув и развернув карту, он сравнил блеклый чернильный рисунок с безотрадной действительностью. В самом деле одна из этих трех улиц, заметно шире двух прочих, вела точно к востоку. Не то. Не то…

По пути назад, к лодке, его и перехватили омофаги – серолицые оборванцы в сером тряпье, с диким, безумным блеском в глазах. Поначалу ему показалось, будто им нет числа. Сцепившись с одним и убив его, неудачливый кладоискатель понял, что противников осталось лишь четверо.

Однако и четверо для одного – чересчур. Зажимая ладонью кровоточащий бок, он пустился бежать. Бегуном он всю жизнь был изрядным, но сейчас бежал, как не бегал еще никогда, перемахивая через любое препятствие, словно не бежит – летит по ветру. Развалины вокруг качались, кренились, приплясывали, пущенные вслед камни свистели над головой.

Настигли его почти у самой реки. Оскользнувшись в жидкой грязи, он упал на колено, и преследователи тут же взяли его в кольцо. Как оказалось, один успел выдернуть из ребер убитого его кинжал, отделанный серебром. Теперь лезвие кинжала, сверкнув, метнулось молнией к его собственному горлу, а он смотрел на приближающийся клинок, не веря глазам, ошеломленный не меньше домохозяина, на которого бросился его же цепной мастиф, и лишь в последний миг вскинул вверх локти – да, разумеется, отражая удар, но, главное, чтоб отвести, развеять жуткое наваждение.

Едва сталь впилась в руку, предплечье словно сковало льдом. Судорожно откатившись вбок, он увидел, как оборванец с землисто-серым лицом, вооруженный его кинжалом, падает под ударом дубины товарища. Еще один рыбкой нырнул за упавшим клинком, и обладатель дубины тут же сцепился с ним.

По ушам хлестнул пронзительный вопль. Повернувшись на голос, незадачливый искатель сокровищ увидел четвертого из преследователей, вооруженного его пикой… и насаженного на пику Эаты.

Гостиница, где останавливался искатель сокровищ, находилась совсем рядом с рекой, однако, довольно далеко пройдя вдоль берега к югу в поисках лодки Эаты, он напрочь об этом забыл. Называлась гостиница «Лебедем», но и об этом он позабыл тоже.

– Брось швартов одному из этих лодырей на причале! – крикнул ему Эата. – За аэс он и подтянет нас, и ошвартует!

Левая слушалась из рук вон плохо, и посему бросок оказался крайне неловким, однако один из праздношатающихся, проворно метнувшись к краю причала, сумел поймать свернутый в кольца швартов.

– Со мной кой-какая поклажа, – крикнул кладоискатель счастливцу, потянувшему швартов на себя. – Не согласишься ли ты до «Лебедя» ее донести?

Эата спрыгнул на нос.

– Зовут оптимата Симуляцион, – сказал он лодырю с пристани. – В «Лебеде» он останавливался три ночи назад. Содержателю гостиницы об этом скажи и добавь: оптимат-де желает снять ту же самую комнату.

– Как же не хочется бросать дело на полпути, – признался незнакомец, нащупывая кошель и неловко возясь с узлами шнура, стягивавшего горловину. – Однако на юг я теперь вернусь только после того, как поправлюсь.

– Если в тебе есть хоть капля ума, ты туда впредь не сунешься вовсе.

Лодырь швырнул пожитки незнакомца на причал и спрыгнул на настил сам.

– Хочу отблагодарить тебя хоть как-нибудь, – сказал незнакомец, вынув из кошеля хризос. – Скажи, не мог бы ты вернуться к следующему полнолунию, отыскать меня и, если успею поправиться, снова сходить со мной в низовья?

– Не возьму я твоего желтяка, – ответил Эата. – Вот азими, который ты за аренду пики мне задолжал – дело другое.

– Но ты вернешься?

– За азими-то в день? Конечно, вернусь. И любой другой лодочник вернулся бы охотно.

Незнакомец задумался, не сводя взгляда с Эаты, безмятежно глядевшего на него в ожидании продолжения.

– По-моему, тебе можно довериться, – наконец сказал он. – Не хотелось бы мне, понимаешь ли, идти к тем развалинам с кем-то другим.

– Вижу, – усмехнулся Эата. – Потому и собираюсь дать тебе дельный совет. Отойдешь от реки пару улиц, увидишь там мастерскую ювелира с Озеллой – это такая золотая птичка – на вывеске.

– Что такое Озелла, я знаю.

– Значит, найдешь без труда. Сверни свою карту… – Осекшись, Эата расхохотался от всей души. – И не стоит так дергаться. Хочешь вести дела с людьми вроде меня, для начала лицом владеть выучись.

– Не думал, что тебе про нее известно.

– Она у тебя в сапоге, – понизив голос, сообщил Эата.

– То есть ты за мною подглядывал?!

– В смысле, видел, как ты вынимал ее? Нет. Вспомни: раз, присев на планширь, ты отдернул от воды ноги, а после еще и спать лег, не разувшись. Для лодочника такое в порядке вещей, но ты?.. Нет, ты б сапоги непременно сбросил, не будь в них еще чего-нибудь, кроме собственных твоих ног.

– Вот оно как…

Эата отвел глаза, устремив взгляд к юго-западу, вслед неторопливому,