— Я это думал, — пробормотал я неудержимо.

— Они развращены до конца ногтей; ты не знаешь, на что ониспособны! Альфонсина жила в одном таком доме, так она гнушалась.

— Я об этом думал, — подтвердил я опять.

— А тебя бьют, а ты жалеешь…

— Ламберт, ты — мерзавец, ты — проклятый! — вскричал я,вдруг как-то сообразив и затрепетав. — Я видел все это во сне, ты стоял и АннаАндреевна… О, ты — проклятый! Неужели ты думал, что я — такой подлец? Я ведь ивидел потому во сне, что так и знал, что ты это скажешь. И наконец, все это неможет быть так просто, чтоб ты мне про все это так прямо и просто говорил!

— Ишь рассердился! Те-те-те! — протянул Ламберт, смеясь иторжествуя. — Ну, брат Аркашка, теперь я все узнал, что мне надо. Для того-то иждал тебя. Слушай, ты, стало быть, ее любишь, а Бьорингу отмстить хочешь — вотчто мне надо было узнать. Я все время это так и подозревал, когда тебя здесьждал. Ceci posé, cela change la question.[132] И тем лучше, потому что онасама тебя любит. Так ты и женись, нимало не медля, это лучше. Да иначе и нельзятебе, ты на самом верном остановился. А затем знай, Аркадий, что у тебя естьдруг, это я, которого ты можешь верхом оседлать. Вот этот друг тебе и поможет иженит тебя: из-под земли все достану, Аркаша! А ты уж подари за то потомстарому товарищу тридцать тысячек за труды, а? А я помогу, не сомневайся. Я вовсех этих делах все тонкости знаю, и тебе все приданое дадут, и ты — богач скарьерой!

У меня — хоть и кружилась голова, но я с изумлением смотрелна Ламберта. Он был серьезен, то есть не то что серьезен, но в возможностьженить меня, я видел ясно, он и сам совсем верил и даже принимал идею свосторгом. Разумеется, я видел тоже, что он ловит меня, как мальчишку (наверное— видел тогда же); но мысль о браке с нею до того пронзила меня всего, что яхоть и удивлялся на Ламберта, как это он может верить в такую фантазию, но в тоже время сам стремительно в нее уверовал, ни на миг не утрачивая, однако,сознания, что это, конечно, ни за что не может осуществиться. Как-то все этоуложилось вместе.

— Да разве это возможно? — пролепетал я.

— Зачем нет? Ты ей покажешь документ — она струсит и пойдетза тебя, чтобы не потерять деньги.

Я решился не останавливать Ламберта на его подлостях, потомучто он до того простодушно выкладывал их предо мной, что даже и не подозревал,что я вдруг могу возмутиться; но я промямлил, однако, что не хотел бы женитьсятолько силой.

— Я ни за что не захочу силой; как ты можешь быть так подл,чтобы предположить во мне это?

— Эвона! Да она сама пойдет: это — не ты, а она самаиспугается и пойдет. А пойдет она еще потому, что тебя любит, — спохватилсяЛамберт.

— Ты это врешь. Ты надо мной смеешься. Почему ты знаешь, чтоона меня любит?

— Непременно. Я знаю. И Анна Андреевна это полагает. Это ятебе серьезно и правду говорю, что Анна Андреевна полагает. И потом еще ярасскажу тебе, когда придешь ко мне, одну вещь, и ты увидишь, что любит.Альфонсина была в Царском; она там тоже узнавала…

— Что ж она там могла узнать?

— А вот пойдем ко мне: она тебе расскажет сама, и тебе будетприятно. Да и чем ты хуже кого? Ты красив, ты воспитан…

— Да, я воспитан, — прошептал я, едва переводя дух. Сердцемое колотилось и, конечно, не от одного вина.

— Ты красив. Ты одет хорошо.

— Да, я одет хорошо.

— И ты добрый…

— Да, я добрый.

— Почему же ей не согласиться? А Бьоринг все-таки не возьметбез денег, а ты можешь ее лишить денег — вот она и испугается; ты женишься итем отмстишь Бьорингу. Ведь ты мне сам тогда в ту ночь говорил, после морозу,что она в тебя влюблена.

— Я тебе это разве говорил? Я, верно, не так говорил.

— Нет, так.

— Это я в бреду. Верно, я тебе тогда и про документ сказал?

— Да, ты сказал, что у тебя есть такое письмо; я и подумал:как же он, коли есть такое письмо, свое теряет?

— Это все — фантазия, и я вовсе не так глуп, чтобы этомуповерить, — бормотал я. — Во-первых, разница в летах, а во-вторых, у меня нетникакой фамилии.

— Да уж пойдет; нельзя не пойти, когда столько денегпропадет, — это я устрою. А к тому ж тебя любит. Ты знаешь, этот старый князь ктебе совсем расположен; ты чрез его покровительство знаешь какие связи можешьзавязать; а что до того, что у тебя нет фамилии, так нынче этого ничего ненадо: раз ты тяпнешь деньги — и пойдешь, и пойдешь, и чрез десять лет будешьтаким миллионером, что вся Россия затрещит, так какое тебе тогда надо имя? ВАвстрии можно барона купить. А как женишься, тогда в руки возьми. Надо иххорошенько. Женщина, если полюбит, то любит, чтобы ее в кулаке держать. Женщиналюбит в мужчине характер. А ты как испугаешь ее письмом, то с того часа ипокажешь ей характер. «А, скажет, он такой молодой, а у него есть характер».

Я сидел как ошалелый. Ни с кем другим никогда я бы не упалдо такого глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула вести его.К тому же Ламберт был так глуп и подл, что стыдиться его нельзя было.

— Нет, знаешь, Ламберт, — вдруг сказал я, — как хочешь, атут много вздору; я потому с тобой говорил, что мы товарищи и нам нечегостыдиться; но с другим я бы ни за что не унизился. И, главное, почему ты такутверждаешь, что она меня любит? Это ты хорошо сейчас сказал про капитал; новидишь, Ламберт, ты не знаешь высшего света: у них все это на самыхпатриархальных, родовых, так сказать, отношениях, так что теперь, пока она ещене знает моих способностей и до чего я в жизни могу достигнуть — ей все-такитеперь будет стыдно. Но я не скрою от тебя, Ламберт, что тут действительно естьодин пункт, который может подать надежду. Видишь: она может за меня выйти изблагодарности, потому что я ее избавлю тогда от ненависти одного человека. Аона его боится, этого человека.

— Ах, ты это про твоего отца? А что, он очень ее любит? — снеобыкновенным любопытством встрепенулся вдруг Ламберт.

— О нет! — вскричал я, — и как ты страшен и в то же времяглуп, Ламберт! Ну мог ли бы я, если б он любил ее, хотеть тут жениться? Ведьвсе-таки — сын и отец, это ведь уж стыдно будет. Он маму любит, маму, и явидел, как он обнимал ее, и я прежде сам думал, что он любит КатеринуНиколаевну, но теперь узнал ясно, что он, может, ее когда-то любил, но теперьдавно ненавидит… и хочет мстить, и она боится, потому что я тебе скажу,Ламберт, он ужасно страшен, когда начнет мстить. Он почти сумасшедшимстановится. Он когда на нее злится, то на все лезет. Это вражда в старом родеиз-за возвышенных принципов. В наше время — наплевать на все общие принципы; внаше время не общие принципы, а одни только частные случаи. Ах, Ламберт, тыничего не понимаешь: ты глуп, как палец; я говорю тебе теперь об этихпринципах, а ты, верно, ничего не понимаешь. Ты ужасно необразован. Помнишь, тыменя бил? Я теперь сильнее тебя — знаешь ты это?