в море. Капитан спешил: он услышал шум приближающегося поезда и не хотел его упустить. Пройдя полкилометра вдоль берега, он остановил катер. Показался поезд, и капитан открыл огонь из зенитки Bofors. Трассеры устремились в сторону суши. Через секунду над дорогой взметнулось облако пара, и поезд остановился. Боб Юнни, сидевший под стогом в двухстах метрах от железной дороги, щедро посылал нам проклятия.

Осев на корму и с высунувшимся из воды носом катер под рев обоих двигателей двинулся в обратный путь. Качало нашу посудину адски. Ста восемнадцати пассажирам на борту судна, рассчитанного на семерых (и то при весьма умеренном комфорте), было, скажем так, тесновато. Однако экипаж катера исхитрился даже напоить нас горячим кофе с виски, из-за чего все на некоторое время расхрабрились. Но потом пришлось сражаться с морской болезнью. Я держался, пока не увидел, как через борт перегнулся лейтенант Дейл. Тогда, уже не боясь опозориться, я протиснулся сквозь толпу и славно проблевался.

В четыре часа дня мы прибыли в Манфредонию. Единственным пострадавшим среди нас был один из коммандос, который упал в воду с перевернувшейся шлюпки и чувствовал себя немного утопленником. Однако на базе флота нас приняли как жертв настоящего кораблекрушения. Сойдя на берег, я по радио передал инструкции Жану Канери: он не терял времени, и ранним утром мы уже выехали в Сан-Грегорио на наших собственных трехтонниках, которые он прислал за нами. На нашей базе все суетились и хлопотали, снаряжая десять оставшихся джипов. Весь день мы провели за работой, ночью и на следующий день трудясь не менее упорно. В 03:15 19 июня, спустя семьдесят часов после эвакуации с севшего на мель судна, мы снова отправились в путь, практически в том же составе, на десяти джипах. Двигаясь на север, мы рассчитывали воспользоваться беспорядочным отступлением немцев и пересечь в горах линию фронта. Никто из нас даже не думал о провалившейся высадке, все ехали в отличном настроении.

16‐го в десять утра Юнни вышел на связь. Со своей позиции в долине Тенны Боб каждые несколько часов передавал цели для бомбардировщиков. Он отлично взаимодействовал с авиацией: сообщая координаты новой цели, заодно рассказывал о результатах бомбежки предыдущей. Его сообщения принимал наш радист в Сан-Грегорио и пересылал их в штаб 8-й армии, откуда офицер связи лейтенант Костелло звонил в штаб военно-воздушных сил пустыни, которые тут же поднимали свои самолеты.

Я радировал Юнни, что мы едем и подберем его. По моим расчетам, его шансы остаться живым к этому моменту составляли два к одному.

На рассвете мы остановились на перевале и снова увидели Адриатическое море. У старухи-крестьянки купили корзину яиц, семьдесят две штуки, и вдевятером экипажи трех головных джипов расправились с ними на месте. Лично я высосал двенадцать штук.

Под Кьети мы оказались на нейтральной полосе, которую немцы спешно оставили, и, когда мы укладывались на ночлег в лесу на сто километров дальше, они все еще были от нас в двух днях пути.

Утром на окраине городка Абруцци, в горах, мы встретили странных существ на ревущих трициклах. В черных сияющих атласных штанах и куртках, розовых пилотках и оранжевых шейных платках, обвешанные ручными гранатами и кинжалами, они суматошно носились туда-сюда, во весь голос отдавали приказы и истерически серьезно не делали ничего. Так я впервые увидел, как выглядят «партизаны после победы». По узкой объездной дороге, которую сотни их более здравых товарищей, носивших обычную крестьянскую одежду, пробили по склону горы вместо взорванного немцами виадука, они проводили нас к ратуше, где я встретил их предводителя. Его имя сообщили мне друзья из команды «A» – этот человек помог многим сотням бежавших военнопленных вернуться в наши ряды. Маленький круглый мужчина с серьезным лицом назначил себя мэром и в момент моего прихода увлеченно подписывал бумаги. Отложив перо, он встал и обнял меня; было видно, что он три дня не спал, но ум его работал четко. Он сказал, что немцы где-то за Сарнано, в восьмидесяти километрах впереди, и сообщил имя своего друга-партизана, который сможет нам помочь. Мы выезжали из города сквозь плотную толпу, люди изо всех сил уговаривали нас остаться и присоединиться к их празднику.

В следующем городке нам снова встретились мужчины в щегольских одеждах. Пока мы стояли, окруженные толпой, какой-то парень запрыгнул на капот моего джипа, обхватил мою голову ладонями, поцеловал в губы и воскликнул по-английски:

– Приятель, как же я рад вас видеть!

– А кто вы, мать вашу, такой?

– Личный номер 3528957, младший капрал Уилсон У. Л., королевская артиллерия, взят в плен под Газалой.

– Чертовски рад вас видеть, Уилсон, – сказал я, вытирая рот, – но что вы тут устроили? Потрудитесь слезть с моего джипа, и пускай ваши друзья дадут нам проехать.

В толпе оказалось немало бежавших британских пленных, и продвигались мы очень медленно.

В четыре часа дня в Сарнано толпа ликовала еще сильнее, чем где-либо, поскольку немцы ушли оттуда только вчера. Наш друг-партизан находился не в городе, а в деревушке в тринадцати километрах по второстепенной дороге. Мы отправились туда и наконец разыскали его: человека с мрачным лицом и жестким взглядом, который не особо мне понравился, но показался более толковым, чем его разряженные товарищи. Он отправил людей в Толентино, город в двадцати трех километрах впереди, на реке Кьенти, чтобы проверить слухи о его эвакуации. Они уехали на телеге и предполагали вернуться часам к десяти вечера. Согласимся ли мы, всем отрядом, пообедать с партизанами в деревенском трактире, пока дожидаемся возвращения разведчиков?

Мы единодушно приняли приглашение. Я с раннего утра сидел за рулем, не останавливаясь на еду (был дорог каждый час), а встречи с ликующими толпами в каждом городе изрядно выматывали. Так что такое приглашение было в радость. На вечернем сеансе связи поступили новости от Боба Юнни. Он находился в десятке километров от побережья и не больше чем в тридцати – к востоку от нас, если по прямой, и у него все было в порядке. Территория по-прежнему кишела немцами, но их постоянно донимала наша авиация, которая, получая данные от Боба, наносила противнику ощутимый урон. Он рассказал, что немецкий арьергард находится в пятидесяти пяти километрах южнее, чем он (выходило, что если мы с Бобом на одном уровне, значит, немцы в глубине полуострова отступают быстрее, чем на побережье). По информации Боба, враг собирался закрепиться вдоль Кьенти – эту реку я планировал форсировать ночью. Получалось, если сведения Боба верны, шансов на это у нас не было.

Партизанский