обед готовился небыстро. В десять мы всё еще не сели за стол, и я сильно разозлился на их командира, который виновато оправдывался тем, что его люди пока не вернулись из Толентино, а значит, поесть мы успеем. Когда еду подали, я понял, что она стоила ожидания. Кэмерон, мой сосед по столу, обычно весьма умеренный в пище, вопреки обыкновению, накладывал себе побольше. Он не пил спиртного, но все равно сделался очень разговорчивым и рассказал всем собравшимся историю о капрале Уилсоне и его чересчур бурном приветствии.

Наконец появился предводитель разведывательной группы. Он проехал на своей телеге за реку и в Толентино, встретив немцев только на рыночной площади. Он пообещал, как только перекусит, провести нас в Толентино проселочными дорогами.

Еще один освобожденный итальянский городок

В полночь, с проводником-партизаном на заднем сиденье моего джипа, я повел колонну в темноту. Поскольку передовые подразделения наших войск (в той местности, по которой мы прошли) еще отставали от нас на двести сорок километров, я решил, что немцы, чью бдительность усыпило ложное чувство безопасности, еще не организовали оборону по реке и, если удастся переправиться, к утру мы будем глубоко во вражеском тылу.

Мы спускались с холма в речную долину примерно в трех километрах от моста, когда из крестьянского дома слева, с моей стороны дороги, раздалась пулеметная очередь. Несколько пуль ударили в пол джипа между моих ступней и выбили искры. До сих пор не понимаю, как они туда прилетели, не задев меня. Я затормозил, давая Кэмерону, сидевшему справа, возможность открыть ответный огонь, и одновременно обернулся, чтобы предупредить ехавших следом. Сержант Митчелл на второй машине тут же начал стрелять, к нему присоединился сержант Бьютимен, который двигался за ним в колонне. С фермы дали еще несколько очередей, но полудюймовый пулемет на моем джипе молчал. В недоумении я повернулся к Кэмерону, чтобы посмотреть, в чем дело, но на сиденье никого не было.

Обойдя машину, я увидел Джока на земле. Он выпал с сиденья и лежал на дороге, раненый и без сознания. Вдвоем с сержантом Ричесом, который кое-что понимал в первой помощи, мы оттащили его в канаву, расстегнули одежду, и при свете фонарика я перебинтовал рану на его груди. Но Джок был уже обречен. Он захрипел, несколько раз судорожно глотнул воздух, затем протяжно выдохнул и умер у меня на руках. Тем временем мои люди прекратили огонь и под руководством Бьютимена двинулись к ферме, ворвались в дом и, судя по звукам, зачистили его из томмиганов. Вскоре они сообщили, что двое немцев убиты, а еще несколько сбежали.

Мы уложили Кэмерона на заднее сиденье моего джипа (наш проводник куда-то исчез). Место стрелка занял капрал Тейлор, и мы двинулись вперед. Меньше чем через полтора километра нас накрыли плотным огнем от моста. Пришлось разворачиваться. Подходы к Кьенти обороняли, и моя вторая попытка пересечь линию фронта тоже провалилась.

Мы остановились возле кладбища. На ровном пустом участке устроились на ночлег. Я вытянулся в спальнике – тело Кэмерона лежало рядом – и проснулся на рассвете, сжимая его холодную руку. Весь в белом пуху, я поднялся: спальник изрешетило пулями, когда нас обстреляли на дороге, а он лежал свернутым сзади. Двадцать пуль или даже больше попали в мою машину, и все они, так уж получилось, прошли мимо меня, а одна из них угодила в Кэмерона, сидевшего с другой стороны. Его убила пуля, предназначенная мне – тому, кто привел нас в засаду. Любезная жена могильщика заштопала мой мешок, пока ее муж рыл могилу моему другу. Он предложил мне выбрать место, показав лучший участок любимого кладбища, на склоне с видом на живописные холмы. Я прошелся между рядов надгробий, разглядывая их. В часовне лежало еще одно тело, приготовленное к погребению. Вернувшись к могильщику, я застал его за изготовлением деревянного креста. Он спросил, какую сделать надпись. Я сказал, какие слова должны быть на надгробии, а потом мы немного поговорили.

– Я видел, у вас там еще один покойник.

– Да, это мой сын, синьор. Он был с партизанами. Немцы убили его вчера утром.

Он больше ничего не сказал, а я молчал, удивляясь смирению этих людей, которые позаботились о нашем убитом, ни словом не обмолвившись о своей куда более горькой утрате.

Гроб для Кэмерона делать не стали, хоть могильщик и предлагал. Солдата следует хоронить, просто завернув в одеяло и уложив в землю, на которой он погиб. Так мы и опустили Джока в могилу, вокруг встали наши бойцы и отряд партизан. Я прочел короткую молитву и сказал:

– Хотел бы и я погибнуть, как Джок: быстрая смерть под открытым небом, без мучений и слез, среди друзей, с которыми так долго сражался плечом к плечу. Что ж, продолжим наше дело.

– Аминь, – добавил Сандерс, и мы зарыли могилу.

Я отправил патрули Риквуда и Рив-Уокера по отдельности разведать броды через Кьенти, а сам с «Блицем» двинулся на запад – искать проход через горный хребет в полтора километра высотой, тянувшийся с юга на север слева от нас. У партизан ходили слухи об отряде, который действует в горной долине по ту сторону хребта, но дороги туда они не знали. В этой части Апеннин до сих пор почти нет сообщения между долинами, где небольшие коммуны живут без всяких контактов с внешним миром.

Ближе к вечеру я нашел долину, которая, судя по виду, могла привести к перевалу. Однако я слишком припозднился, чтобы исследовать ее; пришлось вернуться в лагерь. Патруль «S» во главе с Рив-Уокером уже был на месте. Они обследовали несколько бродов, но те были слишком хорошо укреплены, чтобы пытаться их преодолеть. Позже вернулся патруль «R»: они попали в переделку, и Риквуд получил сквозное ранение в живот. Наши минимальные познания в практической хирургии оказались бесполезны: его перевязали, ввели морфий, сколько осмелились, уложили на носилки и отвезли к деревенскому врачу, который без особой надежды посоветовал везти раненого в больницу в Сарнано. Доктор сказал, что если пациента не прооперировать в ближайшие два часа, то ему конец.

Морфий не спасал от нестерпимой боли: порой Риквуд усмехался и шутил, но по большей части стискивал зубы, чтобы не кричать. Больница находилась в полуразрушенном здании, а ее штат состоял всего из одного человека. Всем заправлял понурый хирург, он же терапевт, он же акушер с сицилийским акцентом. Ему помогали три монахини, одна из них выполняла также роль анестезиолога и операционной