а людям Ферри – оружие и боеприпасы; вторую – Бобу Юнни в долине Тенны, чтобы он присоединялся к нам, как только закончит свою нынешнюю работу, у меня было для него дело. Рандеву я назначил у подножия гор, откуда мы сможем переправить их на нашу сторону.

Перебравшись через хребет, я обрел не только защищенную базу на вражеской территории, но и противника, с которым предстояло сражаться. Немцы разместили слабую горную дивизию (без артиллерии) в нескольких километрах от нас, в городке, обнесенном крепостной стеной XV века, стоявшем на пригорке в центре чашеобразного круга лесистых холмов. Под прикрытием деревьев мы могли незамеченными подобраться с пулеметами почти к любому месту по всему периметру стены на расстояние выстрела. С тылом немецкий гарнизон связывала единственная узкая дорога через горы, с соседями на флангах сообщение поддерживалось по дороге вдоль Кьенти, бурной горной реки, которая здесь, а также вверх и вниз по течению мчится в узкой теснине.

Эту дорогу мы заминировали, а партизаны заняли позиции высоко в скалах. Потеряв несколько машин и некоторое количество людей, немцы отказались от ежедневного патрулирования вдоль реки и теперь использовали только трассу, ведущую в тыл. Однажды ночью мы переключились на эту дорогу и взорвали мост через реку Потенцу в десяти километрах за городом. Мы специально подорвали его так, чтобы повреждения устранили за пару дней и у немцев сложилось впечатление, будто это неуклюжая работа партизан. Мы хотели, чтобы немцы обеспокоились безопасностью дороги, но не до той степени, чтобы строить объезд, иначе бы они отрыли рампы и смогли бы использовать брод в двухстах метрах ниже по течению.

Мост, как мы и предполагали, восстановили, и спустя двое суток мы подстерегли и сожгли в пяти километрах от города колонну с грузом продовольствия. Чтоб усугубить ситуацию со снабжением, я приказал людям Ферри атаковать немецких фуражиров, которые каждый день объезжали деревни, собирая скот и птицу. При этом я постоянно следил, чтобы немцы не заметили никого из моих людей и чтобы применялось лишь такое оружие, которое обычно есть у партизан. По моему замыслу, известие о присутствии британских войск должно было стать для немцев неожиданным, ошеломить и вынудить отступить.

На следующий день мы с двух радиостанций отправили позывные нескольких наших танковых соединений. К вечеру шесть передатчиков с периодичностью два-три раза в час выдавали в эфир фальшивые радиограммы. Высокий горный кряж ограничивал радиус действия наших станций, поэтому они не мешали настоящему радиообмену между подразделениями, которыми мы притворились, но мы рассчитывали, что немцы поверят, будто британские танки и бронемашины совершили бросок по побережью и теперь заходят с левого фланга.

Для вождя партизан Ферри вел себя крайне гуманно. Его люди, попав в руки немцам, могли рассчитывать в лучшем случае на быструю смерть, а он захваченных пленных держал в пещере высоко в горах. В основном это были не слишком воинственные австрийцы. С ними гуманно обращались, их хорошо кормили, а потому они даже не помышляли о побеге. Однако среди них нашлось и двое сержантов, фанатичных нацистов, которых я решил использовать для реализации одного дерзкого замысла. С первым ничего не вышло: перед товарищами он произносил пламенные речи, но сам возможностью бежать, когда она специально была ему предоставлена, пренебрег. А вот второй угодил в мою ловушку. Когда стемнело, его привели для допроса в помещение, которое изображало мой кабинет (настоящий штаб я предпочитал размещать под открытым небом). Пока мы говорили по-английски, вошли двое наших связистов и принялись обозначать расположение подразделений на карте якобы по оперативной сводке, только что полученной из штаба 8-й армии. Когда они закончили, на карте был изображен глубокий клин наших позиций от побережья вглубь полуострова вдоль линии, находящейся далеко в тылу наших немецких друзей. Связисты ушли, а меня, как было условлено раньше, вызвали по какому-то вопросу. Немец остался в комнате наедине с картой под охраной партизанского караула. Я вернулся через десять минут. Не добившись от этого упрямого клиента никакой информации, я сделал вид, что разозлился, и сообщил ему, что завтра перевезу его через горный хребет в британский штаб, где разговорят кого угодно. Затем пленного вывели и заперли на ночь в комнате этажом ниже. Там он обнаружил, что через узкое окошко можно выбраться наружу, и ночью сбежал. Ранним утром на партизанском посту через реку Кьенти услышали, что кто-то прыгнул в воду. Несмотря на плотный, но намеренно хаотичный огонь, ему удалось перебраться на противоположный берег и скрыться в лесу.

Пока мы разыгрывали спектакли, Боб Юнни с четырьмя своими людьми занимался гораздо более сложным делом в долине Тенны. Они прятались за кустами, в стогах, в зарослях кукурузы, в самой гуще отступающей немецкой армии и подмечали все, что происходит на двух дорогах, пересекающих реку. Противник, опасаясь ударов с воздуха, днем не высовывался, но, как бы старательно он ни маскировал свои позиции, наши самолеты, которые Боб направлял по радио, казалось, всегда знали, где сбросить бомбы и какой перелесок обстрелять из пулеметов. Когда наши войска были уже близко, Боб сосредоточился на спасении мостов. Собрав горстку нерешительных местных партизан и каким-то образом их воодушевив, он атаковал немецких саперов, которые как раз минировали мост, отогнал их прочь, а потом удерживал мост, пока по нему не прошли передовые польские броневики. Тогда Боб посадил свой отряд в захваченную немецкую машину и поспешил к месту встречи у подножия хребта, где я его ждал. Не помню, чтобы я хоть как-то похвалил его при встрече, поскольку у нас такого обычая не водилось, но, увидев, как он вылезает из машины – исхудавший, осунувшийся, с темным обветренным лицом, – а следом Оуэн, Слоун, О’Нил и Джино, я испытал облегчение и гордость, выразить которые так и не решился. Кажется, я сказал что-то вроде: «Идемте, доходяги вы чертовы, пропустим по стаканчику», – и мы молча прошествовали в деревенскую тратторию.

После обеда мы разговорились. Из всех своих достижений Боб и его люди сильнее всего гордились тем, как они хитростью заставили немецкого сержанта не только добыть для их радиостанции новые батареи взамен севших, но и дотащить их до тайного лагеря, где немца и взяли в плен. Провести противника у нас всегда считалось законным поводом для хвастовства. О пережитых опасностях и сражениях бойцы почти ничего не говорили – да, думаю, и не помнили.

Я дал им ночь, чтобы отдохнуть, а утром мы перевалили на другую сторону хребта. Перспектива вновь оказаться среди друзей и, как положено, сражаться на джипах, а