берегу с небольшим отрядом и радиостанцией, чтобы с территории противника снабжать 8-ю армию разведданными и сведениями о целях для бомбардировщиков, пока будет возможность или пока мы не выйдем к ним по суше. Он ответил: «Как скажешь, Попски». Боб всегда сдержанно реагировал на завидные поручения, которые я для него отбирал. Он отправился собирать группу, намереваясь взять с собой только двоих, но после обсуждения выяснилось, что весь его патруль рвется пойти со своим командиром. В итоге Боб взял четверых: радиста Слоуна, Оуэна, О’Нила и Джино. Захватив рацию, батареи, оружие и боезапас, они спрыгнули через борт, вышли на берег и растворились в темноте. Их сопровождал партизан Квинто. В сложившейся ситуации это был максимум пользы, который мы могли извлечь из пребывания во вражеском тылу.

Капитан катера подгреб к нам на надувной шлюпке, чтобы обсудить порядок действий. Осадка не позволяла катеру преодолеть песчаный бар, поэтому нашим людям предстояло как-то пересечь пятьсот метров воды, разделяющие два судна. Для переправы в нашем распоряжении были одна резиновая шестиместная лодка и два трехместных плотика. Если учесть, что один моряк должен был привести спасательную флотилию обратно, за один рейс можно было эвакуировать одиннадцать бойцов. Первая партия из одиннадцати коммандос построилась на палубе с оружием и боекомплектом, в полной выкладке. Я приказал спасать только людей, поэтому им пришлось сначала разоружиться и лишь затем грузиться на наши хлипкие лодчонки. Потом несколько коммандос все-таки ухитрились проскользнуть на борт со снаряжением, что привело к катастрофическим последствиям для перегруженных плотов, но это был единственный случай неповиновения.

Коммандос изнывали от своего положения, поскольку в ожидании эвакуации не находили себе места. Мои люди были слишком заняты работой, чтобы переживать, а кое-кто из них втайне надеялся, что его не успеют перевезти на катер и придется присоединиться на берегу к отряду Боба Юнни. Экипаж корабля трудился молча, бодро и абсолютно невозмутимо.

Когда мы только ступили на берег той ночью, мы остерегались врага на шоссе в нескольких сотнях метров, а потому говорили шепотом, даже ступать старались бесшумно. Но позже Дейл пытался снять судно с мели и моторы ревели так, что мы оставили предосторожности, а при отплытии первой партии над темной водой и вовсе неслись какие-то крики. В этот момент над нами пронесся британский самолет и сбросил в восьмистах метрах в глубине пляжа фотоосветительные бомбы, сорвав с нас покров темноты. Оказавшись на всеобщем обозрении, мы замерли на своих местах – в наступившей тишине гул машин и голоса немцев на шоссе, казалось, приближались к нам. Без лишних слов бойцы разобрали оружие и заняли позиции на левом борту – использовать пулеметы джипов не было возможности. Однако ничего не произошло (позже я узнал от Боба Юнни, что, увидев бомбы, немцы, побросали машины и залегли у дороги). Мы ждали целую вечность, пока до нас не донеслись вой, грохот и гул от снарядов, которые сбрасывали на шоссе и железнодорожные мосты через Тенну в километре от нас. Наконец осветительные бомбы достигли земли, и на берег снова опустилась тьма.

Коммандос неуверенно держались на воде, многие из них даже не умели плавать. Наконец лодка и два плотика с первой партией растворились в ночи, и мы стали ждать их возвращения. Раздав своим людям и экипажу десантного корабля две коробки сигар, которые я прихватил с собой (подарок из Египта), я отправился в кают-компанию, где Дейл уничтожал карты и документы. Я чувствовал себя так же прекрасно, как у Карет-Али, когда мы выпутывались из постигшей нас катастрофы, и ни о чем не жалел.

Простой расчет показал, что, если перевозить по одиннадцать человек за рейс, мы вряд ли успеем эвакуировать всех до утра. По совету Сандерса я отправил людей вынуть и накачать камеры из наших двадцати четырех запасных колес, чтобы использовать их как спасательные круги.

Лодка не возвращалась целый час: коммандос, попытавшись организованно выгрузиться со всем снаряжением, сгрудились у борта и перевернулись, так что экипажу катера пришлось долго вылавливать их из моря и вычерпывать воду из шлюпки. Было уже три часа ночи. До рассвета оставалось два часа, потом немцам с дороги станет отлично нас видно, а нам еще нужно было перевезти сто человек. Десять коммандос влезли в надутые камеры, мы связали их веревкой и спустили на воду. Поскольку никто из них не мог грести, мы посадили по матросу на каждый плотик, и очередная партия тронулась. Лодка и два плотика тянули на буксире коммандос, плывущих на камерах. Теперь за каждый заход мы перевозили девятнадцать коммандос.

С первыми лучами солнца резиновая флотилия пришла за последней партией коммандос; я без сожаления смотрел, как они отплывают. На боте оставались девять членов экипажа и двадцать семь бойцов PPA – им придется добираться вплавь. Риквуд разделся догола, взобрался на борт и с воплем «Йо-хо!» ласточкой прыгнул в воду. Остальные последовали за ним с гиканьем и смехом, их головы, покачивающиеся на волнах, исчезали из виду в направлении небольшого фонаря, который выставили на катере. Сандерс пристегнул ремнем на голое тело пистолет и осторожно плыл на спине по спокойной воде, покуривая сигару. На борту бота осталась только наша группа прикрытия. Мы с Кертисом обошли все заложенные заряды, облили бензином джипы и порванные документы на штурманском столе.

Мы собрались на мостике в ожидании лодки.

– Черт с ним, с ботом, – сказал лейтенант Дейл. – Расходный материал. То ли дело ваши классные джипы…

Мы действительно вложили в них немало труда и любви, и я ощутил легкую боль.

– Не переживайте, – ответил я. – Война – это всегда траты. Добудем новые.

На самом деле до конца войны мы успели оснастить еще немало джипов, но такой степени совершенства так и не достигли.

Ночной мрак рассеялся. Над морем повисла белая дымка и скрыла наш катер, но на берегу за деревьями стали различимы медленно ползущие машины. Показалась шлюпка. Кертис установил таймеры на взрывателях, и мы спустились на наше маленькое суденышко, захватив одежду, сброшенную остальными. Я расположился на носовой банке и взялся за весла. Передо мной сел матрос, Кертис и Кэмерон тоже расположились по бортам. Кормой мы прижались к корпусу бота, принимая на борт лейтенанта Дейла. Взяв вахтенный журнал под мышку, он отдал честь своему судну, а затем развернулся и сел; мы отплыли.

Мы долго гребли в молочной белизне. Чей-то голос нетерпеливо звал нас; внезапно мы выскочили из тумана – прямо над нами возвышался катер. Как только нас подняли на борт, он тут же двинулся