Это вызвало великое ликование в банде, державшей Джорджию загорло. Началась настоящая оргия хищений и холодно-циничного, беззастенчивоговоровства на высоких постах, которое больно было наблюдать. Все протесты ипопытки сопротивляться кончались крахом, так как правительство штата подпиралиштыки армии Соединенных Штатов. Атланта проклинала Баллока, его подлипал и всехреспубликанцев вообще, равно как и тех, кто был с ними связан. А Ретт был сними связан. Он действовал с ними заодно — так говорили все вокруг — иучаствовал во всех их начинаниях. Теперь же он решительно повернулся и вместотого, чтобы плыть по течению в потоке, который еще недавно нес его вперед, изовсех сил поплыл в противоположном направлении.

Он повел свою кампанию медленно, исподволь, чтобы не вызватьподозрений в Атланте своим превращением за одну ночь из леопарда в лань. Онстал теперь избегать своих подозрительных дружков — никто больше не видел его вобществе офицеров-янки, подлипал и республиканцев. Он стал посещать сборищадемократов и демонстративно голосовал за них. Он перестал играть в карты набольшие ставки и относительно мало пил. Если он и заходил к Красотке Уотлинг,то вечером и исподтишка, как большинство уважаемых горожан, а не днем, оставивдля всеобщего обозрения свою лошадь у коновязи возле ее дома.

И прихожане епископальной церкви чуть не упали со своихскамей, когда он, осторожно ступая и ведя за руку Уэйда, вошел в храм. Немалоудивило прихожан и появление Уэйда, ибо они считали мальчика католиком. Вовсяком случае, Скарлетт-то ведь была католичкой. Или считалась таковой. Правда,она уже многие годы не бывала в церкви, религиозность слетела с нее, как имногое другое, чему учила ее Эллин. По мнению всех, Скарлетт пренебрегаларелигиозным воспитанием мальчика, и тем выше в глазах «старой гвардии» поднялсяРетт, когда он решил исправить дело и Привел мальчика в церковь — пусть вепископальную вместо католической.

Ретт умел держаться серьезно и бывал обаятелен, еслизадавался целью не распускать язык и гасить лукавый блеск в черных глазах.Многие годы он не считал нужным это делать, но сейчас надел на себя маскусерьезности и обаяния, как стал надевать жилеты более темных тонов. И добитьсяблагорасположения тех, кто был обязан ему жизнью, не составило особого труда.Они бы уже давно проявили к нему дружелюбие, не поведи себя Ретт так, будто ономало значит для него. А теперь Хью Элсинг, Рене, Симмонсы, Энди Боннелл идругие вдруг обнаружили, что Ретт человек приятный, не любящий выдвигать себяна передний план и смущающийся, когда при нем говорят, сколь многим емуобязаны.

— Пустяки! — возражал он. — Вы бы все на моемместе поступили точно так же.

Он пожертвовал кругленькую сумму в фонд обновленияепископальной церкви и сделал весомый — но в меру весомый — дар Ассоциации поблагоустройству могил наших доблестных воинов. Он специально отыскал миссисЭлсинг, которой и вручил свой дар, смущено попросив, чтобы она держала егопожертвование в тайне, и прекрасно зная, что тем лишь подстегивает ее желание всемоб этом рассказать. Миссис Элсинг очень не хотелось брать у него деньги —«деньги спекулянта», — но Ассоциация так нуждалась в средствах.

— Не понимаю, с чего это вы вдруг решили сделать нампожертвование, — колко заметила она.

И когда Ретт сообщил ей с приличествующей случаю скорбнойминой, что его побудила к этому память о бывших товарищах по оружию, большиххрабрецах, чем он, но менее удачливых и потому лежащих сейчас в безымянныхмогилах, аристократическая челюсть миссис Элсинг отвисла. Долли Мерриуэзерговорила ей со слов Скарлетт, что капитан Батлер якобы служил в армии, но она,конечно, этому не поверила. Никто не верил.

— Вы служили в армии? А в какой роте.., в каком полку?Ретт назвал.

— Ах, в артиллерии! Все мои знакомые были либо вкавалерии, либо в пехоте. А, ну тогда понятно… — Она в замешательстве умолкла,ожидая увидеть ехидную усмешку в его глазах. Но он смотрел вниз и игралцепочкой от часов. — Я бы с превеликой радостью пошел в пехоту, —сказал он, делая вид, будто не понял ее намека. — Но когда узнали, что яучился в Вест-Пойнте — хотя, миссис Элсинг, из-за одной мальчишеской выходки яи не окончил академии, — меня поставили в артиллерию, в настоящуюартиллерию, а не к ополченцам. Во время последней кампании нужны были люди,знающие дело. Вам ведь известно, какие огромные мы понесли потери, сколькоартиллеристов было убито. Я в артиллерии чувствовал себя одиноко. Ни единогознакомого человека. По-моему, за всю службу я не встретил никого из Атланты.

— М-да! — смущенно протянула миссис Элсинг. Еслион служил в армии, значит, она вела себя недостойно. Она ведь не раз резковысказывалась о его трусости и теперь, вспомнив об этих своих высказываниях,почувствовала себя виноватой. — М-да! А почему же вы никогда никому нерассказывали о своей службе в армии? Можно подумать, что вы стесняетесь этого.

Ретт посмотрел ей прямо в глаза — лицо его оставалосьбесстрастным.

— Миссис Элсинг, — внушительно заявил он, —прошу вас поверить мне: я горжусь своей службой Конфедерации, как ничем, чтокогда-либо совершал или еще совершу. У меня такое чувство.., такое чувство…

— Тогда почему же вы все это скрывали?

— Как-то стыдно мне было говорить об этом в свете.., всвете некоторых моих тогдашних поступков. Миссис Элсинг сообщила миссисМерриуэзер о полученном даре и о разговоре во всех его подробностях.

— И даю слово, Долли, он сказал, что ему стыдно, сослезами на глазах! Да, да, со слезами! Я сама чуть не расплакалась.

— Сущий вздор! — не поверив ни единому ее слову,воскликнула миссис Мерриуэзер. — Не верю я, чтобы слезы появились у негона глазах, как не верю и тому, что он был в армии. И все это я очень быстровыясню. Если он был в том артиллерийском полку, я доберусь до правды, потомучто полковник Карлтон, который им командовал, женат на дочери одной из сестермоего деда, и я ему напишу.

Она написала полковнику Карлтону и была совершенно сражена,получив ответ, где весьма недвусмысленно и высоко оценивалась служба Ретта:прирожденный артиллерист, храбрый воин, настоящий джентльмен, который всевыносит без жалоб, и к тому же человек скромный, даже отказавшийся отофицерского звания, когда ему его предложили.

— Ну и ну! — произнесла миссис Мерриуэзер,показывая письмо миссис Элсинг. — В себя не могу прийти от удивления!Возможно, мы и в самом деле не правы были, считая, что он не служил в армии.Возможно, нам следовало поверить Скарлетт и Мелани, которые говорили ведь, чтоон записался в армию в день падения Атланты. Но все равно он подлипала имерзавец, и я его не люблю!

— А мне вот думается, — сказала неуверенно миссисЭлсинг, — мне думается, что не такой уж он и плохой. Не может человек,сражавшийся за Конфедерацию, быть совсем, плохим. Это Скарлетт плохая. Знаете,Долли, мне в самом деле кажется, что он.., ну, словом, что он стыдитсяСкарлетт, но, будучи джентльменом, не показывает этого.