Таня вдруг схватила Михаила Владимировича за руку, потянулаближе к тротуару, тихо, возбужденно заговорила:

– Я хотела тебе рассказать. Слушай. На Тамбовщине огромноевосстание. Какой-то эсер, Антонов, поднял мужиков, собрал целую армию. Это ещев сентябре началось, и они ничего поделать не могут. Они в своих газетахназывают это «отдельными контрреволюционными выступлениями». Но на самом деле –настоящая партизанская война. Что ты молчишь?

– Тебя слушаю.

– Ты не веришь?

– Когда Деникин взял Орел, а Юденич подходил к Петрограду, яверил. Теперь – не знаю. Война кончилась. Вспомни восторги по поводу февраля иКеренского. Кто убедил государя подписать отречение? Кто допустил этот ужас вЕкатеринбурге? Было по крайней мере восемь месяцев, чтобы спасти семьюРомановых, устроить побег, отбить. Тогда, летом восемнадцатого, большевики ещене имели регулярной армии. Толпа дезертиров, вооруженных рабочих,матросиков-анархистов. Но они создали себе армию, отличную, сильную,дисциплинированную. Как им это удалось? Соткали из воздуха при помощизаклинаний и магических ритуалов? Почему царские офицеры и генералы сталислужить им? Только ли из страха? Только ли потому, что они ввели системузаложников? Если бы речь шла о нескольких сотнях военных, в это можно было быповерить. Однако к ним перешли десятки, сотни тысяч.

– Да, сотни тысяч перешли к ним. Но война еще идет и некончится, пока они у власти, – выпалила Таня так громко, что несколько прохожихобернулись.

– Тихо, тихо, – Михаил Владимирович сжал ее руку, ускорилшаг, свернул в проходной двор, оттуда в соседний переулок, – что тыраскричалась на всю улицу? С ума сошла?

– Конечно. Мы все давно сошли с ума, – сказала Таня ужеспокойней, почти шепотом. – Разве нормальные люди могут жить во всем этом?Нормальные люди сопротивляются. Тамбов, Воронеж, Саратов, Пенза им уже непринадлежат, там нет никакой советской власти. Десятки тысяч вооруженныхкрестьян, ремесленников, чиновников, и скоро эта армия дойдет до Москвы.

– Не дойдет, – Михаил Владимирович покачал головой. –Тамбовское восстание они подавят, и не надо тешить себя иллюзиями.

– Это не иллюзии! Мой Павел воюет против них.

– Воевал.

– Папа! – Таня отстранилась, испуганно взглянула ему вглаза. – Ты же сам говорил, все сведенья о погибших недостоверны, спискисоставляются кое-как, Павел попал в эти списки по ошибке. Он жив!

– Конечно, жив. Я другое имел в виду. Просто войнакончилась. Армии Врангеля больше не существует. Но Павел жив, я уверен, и тыуверена. Дай Бог, чтобы об этом никто, кроме нас с тобой, не догадывался.

* * *

Франция, побережье Нормандии, 2007

«Довольно сложно надевать в темноте чужие штаны, но я,кажется, справился, ничего не задел, не сшиб. На ощупь мне удалось определить,что это женские лыжные брюки. Штанины достаточно широки, но вот пояс на своейталии я застегнуть не сумел. Впрочем, умница Соня предусмотрела это. К штанамприлагались резиновые подтяжки. Я нашел еще теплый джемпер и шерстяные носки.Наверное, стоит провести почти час в ледяной воде, а потом еще несколько часовпролежать на земле в мокрой насквозь одежде, чтобы оценить, как это приятно,когда ты в тепле и одет во все сухое. А если к этой радости добавляется кусокхлеба с сыром и сочное большое яблоко, ты понимаешь, что жизнь продолжается иона прекрасна.

Соня появилась довольно скоро. Когда она открыла дверь, яуслышал грохот. Окно лаборатории осветилось радужным светом.

– Я пыталась уговорить верных слуг отдохнуть, – сказала онашепотом, – но не получилось. Они остались на своем ответственном посту, хотясегодня большой праздник, все обязаны веселиться.

Опять грохнуло, да так сильно, что задрожали оконные стекла.Лаборатория на миг осветилась красной вспышкой.

– Я не рискну зажигать свет, но дверь пока можно держатьоткрытой. Я отправила слуг в виварий, животные очень боятся салюта. Но в любоймомент кто-то может сюда войти. Я не имею права запираться, даже в ванной. Впрочем,это невозможно, замков тут нет. Вот ваш чай.

– Что за праздник?

– День седьмого посвящения Великого Магистра. Видите ли,дней рождений у них не бывает, принято считать, что они живут всегда. Новый годдавно отменили, у них другое летоисчисление, они отмеряют время по сменамсезона. О христианских праздниках не может быть речи, за одно лишь упоминаниеРождества и Пасхи попадешь на скамью подсудимых и получишь высшую меру по самойстрашной статье: покушение на Великого Магистра.

– Что значит у них высшая мера? – спросил я.

– Да, ничего оригинального. Убивают. Можно, я не будурассказывать, каким образом?

– Конечно, мне это совсем не интересно. Лучше расскажите,как вы к ним попали.

– А вы?

– Ну, это долгая история, на самом деле я не намерен тутзадерживаться. Мне кажется, будет куда приятней вам и мне поделитьсявпечатлениями где-нибудь в другом месте.

– Эй, вы серьезно? Вы разве не понимаете, что отсюда сбежатьнельзя? – Она вдруг выскользнула и закрыла дверь.

Сквозь щель под дверью просочилась полоска света, и яуслышал скрипучий женский голос:

– Мисс Денни, что вы тут делаете в темноте?

– Любуюсь салютом, дорогая Гертруда.

– Правда? Но из окон второго этажа, особенно из вашей спальни,видно значительно лучше.

– Дело в том, что в спальне есть большой соблазн прилечь. Яприлягу, сразу усну и пропущу самое интересное. Я так люблю фейерверки. Дапогасите вы свет, смотрите, сейчас будут синенькие и зелененькие.

Свет погас, после нескольких залпов скрипучий голоспроизнес:

– Мисс Денни, вы взяли с собой чай. Вы его уже выпили?Позвольте, я заберу чашку. Где она?

– Гертруда, смотрите, огоньки розовые и лиловые, ах, какаяпрелесть! Да здравствует Великий Магистр!

– Да здравствует Великий Магистр! – трижды повторилскрипучий голос.

В этот момент дверь приоткрылась, протянулась рука, я успелсунуть в нее чашку, дверь тут же закрылась.

– Возьмите, Гертруда. Я уже выпила.

– Мисс Денни, я рада, что у вас сегодня веселое настроение ихороший аппетит.

– Еще бы, такой праздник. А скажите, завтра будет небесныйбал?

– Разумеется, как только рассветет. Хотите полюбоваться?