Самолет спокойно, уверенно набирал высоту. Это была хорошая,легкая и послушная машина. Выстрелы звучали все тише, глуше, свет прожекторовтаял, уходил вниз, крепость исчезла, мы летели в ночном тумане над океаномнеизвестно куда».

– Вот и все, – сказала Соня и закрыла тетрадь.

Она дочитала рукопись до последней строчки и не знала,существует ли продолжение.

За иллюминатором висела белесая туманная мгла. По еерасчетам, было около одиннадцати утра. Пару часов назад Чан принес завтрак,обычно здесь завтракают в девять.

Соня надела унты, куртку. Она хотела выйти на палубу, но судивлением обнаружила, что дверь каюты заперта, и вдруг поняла, что яхта всталана якорь. Конечно, можно было давно уж догадаться. Чан, когда явился забиратьпосуду, попросил, чтобы она написала список, чего ей нужно из белья, одежды,косметики.

– Хозяин велел подробно, все размеры, ничего не забывать.

Чан терпеливо стоял и ждал, пока она писала. А потомнезаметно, беззвучно запер каюту.

Соня кинулась к иллюминатору, но из-за тумана ничего неувидела, зато услышала треск мотора. Похоже, возле яхты остановился катер.Кто-то закричал:

– Месье, пуасон, пуасон!

Яхта кинула якорь довольно далеко от берега. На катереподплыли торговцы рыбой. Ну и что?

Соня принялась колотить в дверь. Через минуту явился Чан.

– У меня кончились сигареты. Будь любезен, принеси. Мы стоимили плывем?

– Мы плывем, мадам, сигареты, одну минуту.

– Подожди, что ты врешь? – Соня вцепилась в лацкан его белойуниформы. – Почему ты запер дверь?

– Мадам не волнуйся, Чан запер из-за шторма, нельзя напалубу, волна сильная, может смыть. – Он осторожно отцепил ее пальцы от лацканаи, пятясь задом, выскользнул за дверь.

– Что за бред? Какой шторм? Полный штиль, – пробормоталаСоня, толкнула дверь, но, разумеется, было заперто.

Она опять бросилась к иллюминатору, заметила смутный желтыйогонек, услышала, как тот же голос настойчиво предлагает «фрут де мер». Яхтукачнуло, будто правда поднимались волны.

Соня заметалась по маленькой каюте. Схватила тетрадь,положила в сумку, но тут же вытащила и сунула за пояс джинсов, под свитер. Яхтуеще раз качнуло, так сильно, что Соня чуть не упала, села на койку. На подушкележал плюшевый медвежонок. Она спрятала его во внутренний карман куртки. Яхтукачнуло в третий раз. Дверь открылась.

– Ваши сигареты, мадам, – произнес Чан и вдруг страннодернулся, открыл рот, изумленно вытаращил глаза.

Из-за его плеча вылезла рука и зажала ему рот. Чан сталмедленно оседать. За ним Соня увидела незнакомого мужчину в черном свитере.

– Подъем! – сказал он по-русски.

На верхней ступеньке лестницы их встретил Макс.

– Ты не уйдешь, Софи. Ты должна найти ответ, это твой долг,твой крест. Ты не можешь все бросить и забыть. Цисты у нас. У тебя ничего неосталось.

Соня заметила пистолет в его руке.

Макс хотел сказать еще что-то, но не успел. Кто-то сзадисхватил его за ноги, он громко вскрикнул, выронил пистолет.

На палубе Соня увидела двоих незнакомых мужчин. У бортапокачивался маленький катер. В нем стоял четвертый мужчина.

– Прыгай, – сказал первый, в черном свитере.

– Давай, не бойся. Ловлю, – подбодрил Соню тот, что ждал вкатере.

– Ой, мамочки, – прошептала Соня и прыгнула.

Ее поймали, придержали, чтобы не свалилась, усадили наскамейку. Вслед за ней по очереди прыгнули остальные. Взвыл мотор. Мужчина вчерном свитере сел с ней рядом и спросил:

– Руки, ноги целы, ничего не болит?

Она помотала головой.

– Значит, сейчас причалим, на машине до Парижа часа триезды. Дедушка ваш прилетел, волнуется. Ну, ладно, отдыхайте. Кстати, меня Димазовут, – он легонько сжал ей пальцы и вытащил мобильник.

– Иван Анатольевич, все. Да нет, нормально, тихо, мирно, безжертв. Вот тут рядышком сидит. Мгм, даю, – он протянул Соне трубку.

Из-за рева мотора почти ничего не было слышно. Дима кричал,Зубов из трубки тоже кричал:

– Ну, ты в порядке? Соня, отзовись!

Соня пыталась ответить, но голос осип, она только кашляла ивсхлипывала в трубку.

Катер мчался к пристани. Яхта исчезла в клочьях тумана,будто и не существовала вовсе.

Ялта, 1920

– Я никуда не поеду, – сказал полковник Данилов.

– Не обращайте внимания. Он бредит, – доктор Потапенкоприподнял Данилову веко, – он без сознания, потерял слишком много крови. Гденосилки?

На вилле княгини Мелецкой, отданной под госпиталь, былопусто и тихо. Снизу, из бывшей столовой, доносились приглушенные голоса. Двоефельдшеров и чиновник из городской управы паковали последние документы, коробкис лекарствами. В офицерской палате, на втором этаже, несколько пустых голыхкоек были сдвинуты к стене. Кроме полковника Данилова в госпитале не осталосьни одного раненого. Полковник лежал у балконной двери, до горла перебинтованныйи накрытый одеялом. Над его обритой головой болталась пустая банка капельницы.Кроме доктора возле полковника стояли пожилая дама в шляпе и короткой котиковойшубке и высокий темноволосый мальчик пятнадцати лет, в гимназической шинели.

– Эй, кто-нибудь! Где носилки? – крикнул доктор Потапенко вовсе горло.

– Ваше благородие, носилок больше нет, – ответил пожилойинвалид, заглянув в палату.

– Стой! Как нет?

Но инвалид уже скрылся.

– Ничего, на руках донесем, – сказал мальчик, – там внизуавтомобиль.

– Я никуда не поеду, – повторил полковник и открыл глаза.

– А тебя, Павел, никто не спрашивает. – Потапенко взял егозапястье. – У тебя опять лихорадка, пульс бешеный. Я с тобой трое суток возилсяне для того, чтобы большевики вздернули тебя завтра на ближайшем фонаре.

– Пусть вздернут. Мне все равно. Хотя бы умру, зная, что несбежал, не бросил Таню, Мишу.

– Павел Николаевич, Господь с вами, что вы такое говорите! –дама прижала ладонь к его губам. – Как вы это себе представляете? Мы уплывем, авас оставим тут, раненого, беспомощного, на верную смерть? Никогда Танечка намэтого не простит, и мы сами себе не простим. Ося, ты что молчишь?