— Я больше не могу, — заявила Клервиль, когда мыостались одни, — не могу без жестокостей; давай замучим кого-нибудь досмерти… Ты обратила внимание на того обворожительного мальчика летвосемнадцати, который с таким чувством ласкал меня? У него лицо херувима, и этонаводит меня на некоторые мысли. Я предлагаю увести его в комнату пыток иперерезать ему глотку.

— Но скажите, Клервиль, — удивилась я, —почему вы не предложили такую удачную идею раньше, когда мы были в женскомсерале?

— Да потому что я предпочитаю убивать самцов и никогдане скрывала, что мне нравится мстить за наш пол. Пусть мужчины в чем-топревосходят нас, но, надеюсь, Природа не рассердится, если мы несколькосократим их количество.

— По-моему, вы даже как будто жалеете, что это неоскорбит Природу?

— Ты верно поняла меня, дорогая, ибо меня всегдаприводит в неописуемое отчаяние, когда в поисках истинного преступления явстречаю лишь предрассудки. И вот я спрашиваю небо — черт меня побери! —когда же мне удастся совершить по-настоящему злодейский поступок?

Мы велели привести юношу, которого облюбовала Клервиль.

— Наверное, нам понадобится палач? — спросила я.

— Неужели ты считаешь, что мы сами не справимся? —усмехнулась она, и я, смутившись, замолчала.

Мы препроводили свою жертву в соседнюю камеру, где былоприготовлено все необходимое для того, чтобы сделать смерть юноши мучительной;агония его была медленной и ужасной; мы долго кромсали его тело, а этадьяволица Клервиль с удовольствием пила его кровь и даже съела одно из яичек.Признаться, мое удовольствие было намного меньше, так как в любом случае мнебольше нравится убивать женщин, но как бы то ни было, я испытала несколькополноценных оргазмов. Покинув комнату пыток, мы направили свои стопы вследующую.

Я предложила зайти туда, где обыкновенно развлекалисьлюбители особо извращенных пыток, и добавила, что если даже нам не захочетсяпринять в них участие, мы просто полюбуемся. В следующей комнате мы увиделимужчину средних лет, как оказалось, священника, который, подвесив к потолку заволосы пятнадцатилетнюю девочку, с большим удовольствием вонзал в ее телодлинную иглу, и весь пол вокруг него был уже забрызган кровью. Едва успели мывойти, истязатель оставил жертву в покое и принялся содомировать Клервиль, срычанием вгрызаясь в мой зад. Другой распутник хлестал кнутом грудь и лицокрасивой девушки лет двадцати; он ограничился тем, что любезно предложил нампомочь ему. Третий подвесил свою жертву за лодыжку и, надо признать, сделал этос большим искусством; мы вдоволь посмеялись над этим комичным зрелищем: жертва,превосходно сложенная девушка, была не старше восемнадцати лет и висела в такомположении, что ее промежность была широко раскрыта, и злодей сосредоточеннообрабатывал ее вагину деревянным членом, утыканным гвоздями. Увидев нас, онпопросил Клервиль взять девочку за свободную ногу и растянуть ее как можно шире;меня он заставил опуститься на колени и ласкать ему одной рукой член, другой —задний проход; это продолжалось довольно долго, и когда мы отошли, забрызганныекровью, мертвое тело все еще кровоточило. Четвертым в комнате был пожилойсудейский чиновник; он привязал к решетке камина прелестную двенадцатилетнююдевочку и при помощи ручной жаровни с раскаленными углями, которую он то и делоприжимал к ее телу, сантиметр за сантиметром поджаривал бедняжку; можете себепредставить, какие стоны испускала ее несчастная душа, стремившаяся вылететь изистерзанной плоти. Когда он увидел нас, он отставил свое огнедышащее орудие всторону и попросил меня предоставить в его распоряжение мой зад, я сготовностью приняла нужную позу, а Клервиль подставила ему для поцелуев своиягодицы. Он скоро кончил, и это было для него катастрофой: пытка была прервана,а в жертве оставалось жизни еще на целый час; злодей быстро вышел из блаженногосостояния, в которое вверг его оргазм, и обрушился на нас с проклятьями за то,что мы испортили ему праздник.

От всего увиденного я воспылала кровожадной страстью иуговорила подругу вернуться в комнату для убийств, она не возражала: хотя ей ине нравилось убивать женщин, она ничего не имела против их уничтожения, потомучто врожденные инстинкты свирепой хищницы неудержимо влекли ее ко всемузлодейскому.

Я выстроила в ряд двадцать девушек и выбрала среди них одну— семнадцатилетнее создание, обольстительнее которого трудно себе представить.Дуэнья провела нас троих в свободную камеру.

Бедняжка, которую я намеревалась принести в жертву,возомнила, что меня разжалобить легче, нежели мужчину, и, обливаясь слезами,бросилась мне в ноги. Это был настоящий ангел неописуемой красоты и грации, иона непременно добилась бы своего, окажись перед ней менее стойкий противник сдушой, не столь испорченной, как моя. Я оставалась непреклонной, и она началарыдать — громко, взахлеб. Ее мольбы еще сильнее разожгли пламя моей ярости… Идаже если бы это было не так, разве могла я проявить малодушие в присутствии Клервиль?Заставив девочку два часа подряд сосать оба моих отверстия, осыпав еебезжалостными ударами и пинками, подвергнув всевозможным, мыслимым и немыслимымиздевательствам и унижениям, я привязала ее к столу и принялась колоть кинжаломее тело, а моя подруга, обняв мои бедра, ласкала мне поочередно клитор,влагалище и задний проход. Редко я испытывала такой неистовый и долгий оргазм;я сбросила все, что еще оставалось в моих семенниках, и после этоговозвращаться в общую залу не имело никакого смысла. Вместо этого я пригласилаКлервиль к себе домой; мы сытно поужинали и улеглись в постель. Вот тогда-то,решив, что в последнем эпизоде мне недоставало твердости, она завела такуюречь.

— Истина в том, Жюльетта, хотя я и не отрицаю твоинесомненные успехи, так вот, истина заключается в том, что твоя совесть еще недостигла того уровня, на котором я хотела бы ее видеть; самое главное здесь —сделать ее извращенной до такой степени, чтобы никогда она не могла вернуться кпрежнему состоянию; для этого существует множество средств, я могу перечислитьих, однако не уверена, что у тебя достанет сил употреблять их. Эти средства,дорогая моя, сами по себе предельно просты: весь секрет в том, чтобы, уже вспокойном состоянии, сделать то же самое, что ты сделала в пылу страсти и что,позже, когда ты пришла в себя, заставило тебя испытать угрызения совести. Такимобразом, ты без промаха поразишь добродетельный импульс, едва лишь он обнаружитсвое присутствие; однако он может появляться снова и снова, как только твоичувства остынут и притупятся, и только привычка способна уничтожить егоокончательно; это — безотказное средство, попробуй, и ты убедишься в этом: вмомент спокойствия, когда в душу обычно вползает добродетель, скрывающаяся подмаской угрызений совести, ибо только скрываясь под маской, она может одержатьнад нами верх, — и вот тогда, уловив этот момент, ты должна совершить тотпоступок, для которого ты оказалась недостаточно твердой, и после четвертогораза ты больше не услышишь этот противный голосок совести и будешь жить с собойв мире до конца своих дней. Но это дается не так легко, потому что требуетмужества, самодисциплины и даже определенной жестокости по отношению к самойсебе: ты же понимаешь, что привлекательность злодейства — это просто иллюзия,игра воображения, и слабые души очень редко решаются на преступление будучи вспокойном состоянии, когда их воображение спит. Я предлагаю тебе самое надежноесредство и уверяю, что сама добродетель убережет тебя от угрызений совести, ибоу тебя сформируется привычка творить зло при первом же добродетельном порыве, ичтобы перестать его творить, тебе придется подавить в себе добродетель. Лучшегосовета, Жюльетта, я не могу тебе дать в этой критической и довольно болезненнойдля тебя ситуации, и победа будет тебе обеспечена в любом случае независимо оттого, одержишь ли ты ее через посредство порока или добродетели.