Черняк не хотел упасть в грязь лицом и тоже поцеловал хозяйке руку, отметив про себя, что она, пожалуй, ровесница Соколовской, но более пышная и приятная. Ситуация, которая складывалась, его вполне устраивала, завтра вечером у Филиппа самолет, группа улетает на Запад и там среди иностранных пассажиров не будет Филиппа, а будет он, Черняк, с документами и билетом американца. «Если он здесь напьется, а Дуська его так не выпустит, то спать будет до завтрашнего вечера, а я тем временем…»

Евдокия пошла впереди и повела за собой обещанных мужиков, которые были здесь очень желанными, так как гостями у Дуськи оказались одни бабы, что расположились полукругом за столом и, уже разгоряченные напитками, слегка раскраснелись. На столе чего только не было! И столько, что хватило бы на целый взвод, как говорил один балагур: здесь было все, чего вообще не продают, но производят.

В один голос бабы издали восторженное восклицание. Хозяйка посадила между двух женщин Черняка и скомандовала:

– Штрафните его, бабоньки!

Американца она сразу же взяла в плен, и вырвать его из ее рук не представлялось возможным, разве что вместе с руками. Загладу никто не сажал, и он сам собой распорядился, устроившись, вопреки дурной примете, на углу стола. Вся женская компания закричала «штраф», и дважды были налиты полные рюмки водки. И только Филя прицелился налить по третьей, как американец вдруг прикрыл свою рюмку ладонью и сказал строго и решительно:

– Ин глас!

Заглада удивленно поглядел на иностранного гостя. «Две рюмки – и уже в глаз! Будет международный скандал. Может, даже ноту Америка нам прислать». Положение оказалось тупиковое. Но в это время из школы пришел младшенький Дуськин. Филя обрадовался и позвал его.

– Костусик, дорогой мой! Покажи, что твоя Ольга Степановна хорошая учительница и научила тебя английскому языку. Этот Филипп аж из самой Америки, его тоже Филя звать, твердит, что даст в глаз. А за что? Пивом угощал, в бане были, вместе выпили, сюда, к тете, привез, а он твердит «ин глас».

– Дядя Филя! – сказал серьезно Костусик, – «ин глас» по-английски – это «в стакан».

– Это же надо! – удивился Филя. – По-ихнему в стакан, а по нашему это другое. Хорошая у Костусика учительница.

Черняк после двух рюмок уже ничего против не имел, если нальют в стаканы, ему было уже все равно, свою точку он перешел и стал как попугай повторять: «В Ленинграде – хорошая погода! В Ленинграде – хорошая погода».

Евдокия ласково погладила его по голове и проворковала:

– Отправим вас в Ленинград, отправим. На «Стрелу» посадим. Мы все можем, мы такие!

Когда оба Филиппа дали пару раз «в глас», американец полез целовать женщин и объяснять им, как он любит советский народ. Филя снова налил в стаканы водки, но Дуська зыркнула на него кошачьими глазами и прошипела как кобра:

– Ему будя! У тебя ни в глазу, а у него уже глаза на лоб полезли, и Феликс уже готов. Положи его на кровать, пусть оклемается. На вокзал мы их проводим, в поезд посадим, к утру выспются. Позвоню в Ленинград, там мой кум живет, в надежные руки передадим, – вдруг засуетилась Евдокия. – Николушка их встретит.

Она тут же села к телефону и набрала номер.

– Алло, Николушка, это я, Евдокия. Имею к тебе поручение очень деликатное. Тут «Стрелой» ночной поедут наши близкие, Филипп и Феликс. Да нет, американский Филипп. Из Америки, чего уж тут не понять. Ты им там экскурсию в Петропавловку, на Пискаревское кладбище свози, в Эрмитаж и покорми, чтобы не было стыдно, а то подумают, что мы сквалыги какие-то, кусок хлеба жалеем. Можно и «в глас» немного. Не пужайся – это так на ихнем языке «наливай в стакан» называется.

Дуська положила трубку и о чем-то задумалась, глядя, как иностранный Филипп страстно целует руку одной из подружек.

– Филя, дружок, может, ты хочешь в Америку звякнуть? – позвала она американца. – С моего телефона хоть куда звони.

Вся бабья кампания пришла в восторг и стала требовать, чтобы Филипп позвонил своему президенту.

– Скажи ему, что ты у нас в гостях! – желала она.

– Пригласи сюда президента! – умоляла другая.

– Филечка, ну, позвони, он же твой друг, ты сам говорил, что бываешь в его Белом доме, – жаждала действия третья толстушка, обнимая за шею Филиппа.

– Вы что, сдурели? – выручила Филиппа Дуська. – У них там очень рано, президент спит еще. Неудобно!

Филя поглядел на своего американского тезку и подумал: «Трепанулся насчет президента, пыли нам напускал».

Незаметно приблизилась полночь. Феликс поспал и сразу же получил почти полный стакан водки, что выбило его из колеи. Филипп с трудом соображал, где он находится, и целовался со всеми женщинами, благо никто из них его не отталкивал. Евдокия четко контролировала обстановку и в нужный момент скомандовала собираться на вокзал. Всей компанией вывалились на улицу, Феликса прислонили к стене, и одна из женщин его поддерживала, чтобы он не упал. Филипп стоял в обнимку с хозяйкой и ничего не соображал. Филя, как наиболее трезвый, принялся вылавливать такси, что ему удалось быстро сделать. Одной машины им было мало, и Евдокия осталась стоять с Филиппом, ожидая, пока Филя поймает еще такси. Так, на двух машинах, весело и шумно они приехали на Ленинградский вокзал, и Филя, сходив в кассу, таки принес два билета. Кое-как их завели в вагон и усадили на свои места. Дуська, как заботливая мать, раздела Филиппа и уложила его спать. Феликс уснул, не раздеваясь.

Проснулся Черняк рано и, несмотря на шум в голове, понял, что куда-то едет. Наконец ему удалось собрать мысли воедино и проследить за тем, что произошло. Когда же он понял, что едет не куда-нибудь, а в Ленинград, он чуть не завыл от досады и злости, поняв, что его план рухнул и рассыпался, не успев и частично осуществиться. Он лежал и казнил себя за глупость, что дал так легко себя увлечь и выпустил из своих рук контроль за ситуацией. В испуге вскочил, подумав, что потерял кейс, но обнаружил его рядом, тут же лежала и сумка. Напротив тяжко, с постаныванием, спал американец. Вдруг его осенила простая мысль, он даже обрадовался, что ситуация сложилась именно таким образом.

Феликс схватил сумку американца и стал лихорадочно в ней рыться. Паспорт на имя Филиппа Джойса, билет на самолет и бумажник, полный долларов. И тут началась отчаянная, не на жизнь, а на смерть, схватка между вором и писателем-эмигрантом. Победу одержал вор, он сунул доллары было в карман, но, открыв кейс, все переложил туда и принялся торопливо