города на север, а позже за ней последовала пешая колонна. Немецкий генерал действовал именно так, как я и хотел. Он угодил в мою ловушку.

Я приказал Ферри ввести своих людей в город, как только немцы уйдут, и хватать всех, кто будет оказывать сопротивление, но избегать ненужных стычек на улицах. Затем мы посадили в каждый джип по два партизана и не спеша тронулись по горному проселку, который выводил на главную дорогу на полпути между городом и мостом через Потенцу. Времени у нас было в избытке: я не собирался с двадцатью пятью бойцами наскакивать на целую немецкую дивизию. Мы высадили партизан, которые в темноте направились к мосту: под ним мы заложили мины с электрическим детонатором и очень длинным кабелем, а сами остались у дороги в ожидании, когда мимо промаршируют немецкие солдаты с обозом из гужевых повозок в хвосте. Колонна сильно растянулась; затем нам сообщили с наблюдательного поста, что по дороге прошла последняя группа штабных машин и грузовиков с солдатами, предположительно штаб и арьергард. Мы двинулись по пятам и, когда дорога, зажатая между горным склоном и обрывом, ушла за поворот, скрываясь из виду, открыли огонь. Возникло некоторое замешательство, и какое-то время нам ничего не угрожало, поскольку в голове колонны далеко не сразу поняли, что хвост попал в беду. Наконец мы прекратили огонь, остаток колонны прибавил ходу, а мы двинулись следом. Оказавшись на расстоянии полутора километров от реки, мы подали условленный сигнал – две красные и две зеленые ракеты; партизаны нажали на ключ подрывной машинки, и мост взлетел на воздух. Бросив грузовики и телеги, немцы в пешем строю организованно пошли через реку вброд. Мы усердно били по ним с позиции на возвышенности из более мощного оружия, чем у них, но они не побежали, а выставили заслон, который удерживал нас, пока последние уцелевшие не перешли реку. Мы обошлись без потерь, у партизан убило двоих, а вот немцев погибло около сотни. Также они лишились большей части ценной техники и почти всего снаряжения, которое партизаны забрали в качестве трофеев. Гражданские сообщали, что среди убитых оказался и сам немецкий генерал, но тела я не видел. Мы сохранили в качестве сувенира его машину: прошитую пулями, но все еще в рабочем состоянии.

Волов распрягли из телег и отправили прежним владельцам, уцелевшие грузовики отогнали в лес и спрятали, мертвых похоронили. К полудню следующего дня дорога и берег были прибраны.

Я отвел свой отряд в город. Мне не хотелось спать под боком у немцев, пока партизаны слишком упиваются ликованием и не способны служить нам защитой, а у нас самих почти закончились патроны. На рассвете я послал Рив-Уокера, южноафриканца, с его патрулем «S» набрать рабочих и отрыть проходы к броду вниз по течению от взорванного моста. Он отобрал около сотни человек, но закончить работу до наступления темноты не вышло из-за немецких снайперов, доставивших им немало беспокойства.

Весь день я провел в городе, занимаясь формированием гражданской администрации. Джузеппе Ферри, университетского профессора, я назначил мэром, а его брата, майора, поставил под его руководством командовать партизанским гарнизоном. Ни братья, ни их люди дальше с нами не пошли: они освободили свой край, и война в виде активной вооруженной борьбы для них закончилась. Я не настаивал, поскольку считал, что они сделали достаточно, теперь пусть обустраивают город и поддерживают закон и порядок, пока сюда не придет наша военная администрация. В полдень мэр пришел ко мне с проблемой. Он сообщил, что в ратуше заперлись с десяток членов Республиканской фашистской партии Муссолини. Что с ними делать: расстрелять или оставить под стражей для передачи нашим военным властям? Прекрасно зная, что некоторые офицеры нашей военной администрации излишне мягки к бывшим фашистам, я ответил:

– Вечером мы уйдем и больше не вспомним о ваших фашистских пленниках. Пока сюда не придут наши военные власти, вы вольны поступать с ними по своему усмотрению.

Этими словами я хотел избавить его от затруднений и терзаний в будущем, если в суматохе освобождения пленники будут убиты. А если с ними по ошибке или из-за каких-то личных мотивов погибнет двое-трое ни в чем не повинных людей – что ж, война уносит много жизней и на ней каждый день умирает много хорошего народа.

Подобные ситуации возникали часто, и, если у меня под рукой оказывался здравомыслящий партизанский боевой командир, я взял за правило оставлять этот вопрос на его усмотрение. Знал бы я, как ситуация сложится после освобождения Италии и в последующие годы, – выражал бы свои пожелания более конкретно.

В тот день объявилось множество британских пленных. Они сбежали из лагерей после перемирия, пробирались на юг, но, очутившись в Марке, богатой сельскохозяйственной области, остались среди местных гостеприимных крестьян, которые их кормили, одевали и даже снабжали карманными деньгами. Только в Марке таких насчитывалось около двадцати тысяч, но лишь несколько сотен из них под влиянием команды «A» вернулись в ряды наших войск. Остальные предпочли опасностям и тяготам военной службы безмятежную деревенскую жизнь, вовсе не скучную, как могло бы показаться, ведь они постоянно перебирались с одной фермы на другую. Некоторые из них женились на фермерских дочках и заимели свое хозяйство; все стали выглядеть комически преувеличенно по-итальянски, а многие даже затруднялись выражать мысли на английском (как будто не понимали, насколько хорошо нам известно, что этот странный образ жизни они ведут никак не дольше девяти месяцев). Ни одного новозеландца среди них не было: все новозеландцы сразу вернулись в армию после нашей высадки в Италии, за исключением тех немногих, что присоединились к партизанам.

Я попытался собрать группу таких беглецов и вывести их через кряж на нашу сторону, но они тянули время, ссылаясь на необходимость сначала уладить дела или проститься с друзьями. Думаю, многие из них до сих пор в Италии.

В тот же день нам встретился отряд из трех бронемашин 12‐го уланского полка. Эти отчаянные парни сумели проскользнуть к нам с западного побережья, где немцы беспорядочно отступали. Я обрадовался их появлению в надежде, что они со своими броневиками окажут неоценимую помощь нашему отряду, и попытался убедить их объединиться. Хотя я обещал уладить все вопросы с их командованием и само мое предложение показалось им довольно привлекательным, в итоге возобладали осмотрительность и страх перед начальством.

Вечером в ратуше устроили пиршество на двести человек с торжественными речами. Я вновь отправился в кабинет мэра, чтобы кое-что обсудить с Ферри. Город был моим трофеем, и я хотел передать