валялись винтовки, патроны, бомбы. Ходы сообщения были завалены перинами, подушками, кроватями, сепараторами, кофтами, панталонами, нижними юбками, награбленными в Старом Карантине.

В этом бою геройски погиб председатель нашего штаба Старо-карантинского полка товарищ Федяев…

15. СНОВА В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Затишье на фронте продолжалось всего лишь несколько часов. Утром мы заметили англо-французские суда в Керченском порту. Вооруженная морскими орудиями белогвардейская баржа и миноносец «Живой» вышли из бухты в пролив и, поравнявшись со Старым Карантином, остановились.

Мы, попрятавшись по земляным укреплениям, на вершинах кургана и по линиям шоссейной дороги, наблюдали, как вновь задвигались неприятельские цепи и кавалерия.

В крепости, казалось, ударил гигантский молот, и вскоре послышался грохот разрывов и свист шрапнельных пуль. При каждом взрыве в воздухе образовывались шары желто-белого дыма, сыпался на нас металлический дождь.

Белые стреляли теперь с трех сторон — из крепости, из бухты и пролива.

Пехота и кавалерия начали наступление на каменоломни и в горячности сами угодили под шрапнельный огонь.

Снаряды начали падать как раз около нас. Было жутко. И все же нельзя было удержаться от смеха, когда на соседнем кургане в оставленную белогвардейцами перину попал мортирный снаряд и всех нас на минуту прикрыло от врага разлетевшимся пухом. Но вот снаряд угодил в наш окоп; кверху взлетели земля, кровати, люди, и нас обдало песком и обрызгало кровью.

Под прикрытием артиллерии англо-французских и белогвардейских судов нас начала окружать пехота неприятеля… И вот мы снова оказались загнанными в скалы; мы потеряли тридцать восемь человек убитыми и ранеными.

Опять мы в глухой тишине, опять в сплошной тьме, в холоде и сырости, пахнущей плесенью. Мы не успели даже похоронить убитых, вытащенных из-под плит и подобранных во время боя. Для мертвецов в подземелье была отведена отдельная галерея, где все они покоились на щебне холодного камня, ожидая погребения…

16. ОТЦЫ И ДЕТИ

Расставив караулы, партизаны разошлись по своим норам. Кто стал беседовать, кто возиться с винтовкой, а кто залег в солому.

На следующий день рано поутру слышим — бежит кто-то по галерее.

Ну, думаем, опять что-то неладное.

В заход ворвался партизан и закричал:

— Готовься, братва! Народу пригнали!

— Какого народу?

— Жителей.

Мы повскакали со своих мест и бросились к заходам и отверстиям. Вся поверхность каменоломен была заполнена народом. Тут были и крестьяне, и рабочие, и старые бурлаки с рыбного промысла. Они стояли молча и, опираясь на ломы, кирки и лопаты, глядели в заходы.

Они нас не видали. Но мы видели среди них своих жен, отцов, матерей…

Их окружала цепь белогвардейских патрулей. Рассекая воздух нагайками, шныряли офицеры. Мы обомлели, не понимая, что все это означает. Минуту спустя офицеры начали истошно кричать, и люди медленно принялись за работу.

К каменоломням начали подкатывать большие камни и толкать их в заходы.

Нам было видно, как плакали и ругались жители. Один старик, решительно бросив лопату, закричал:

— Не могу! Не буду закапывать Петра!.. Сынок!..

Это оказался отец Петьки Шумного.

По примеру старика бросили работу и другие и отошли в сторону. На них налетели офицеры. Послышались тупые удары прикладов и свист нагаек.

Мы были бессильны. Мы смотрели из отверстий, проклинали врагов, скрежетали зубами от злобы, но не могли стрелять в своих отцов и матерей.

Так прошел весь день. Наступила ночь, и как только белые отошли от каменоломен, мы собрали все свои силы и выкинули из заходов наверх все, что было навалено туда за целый день. На следующий день мы с радостью слушали отборную и злобную ругань белых. Они снова пригнали много жителей, и те под угрозой плеток целый день заваливали и замуровывали заходы. На следующую ночь мы снова очистили входы.

Белые бесновались. Они придумали новую дьявольщину. К одному из заходов два офицера подвели старого рыбака.

— Кричи сына, подлюга старая!

— Павло! Павло! — жалобно звал сына старик. — Сынок!.. Сынок!.. Выходи, тебя простят…

Не дождавшись ответа, один офицер тут же, на наших глазах, отсек саблей голову старику и бросил ее к нам в заход…

Но это им не помогало.

Тогда белые начали взрывать заходы, забрасывая бочонки с динамитом внутрь каменоломен.

Но и это не помогло.

Мы нередко вырывались из каменоломен, налетали на белых, создавали среди них панику. Они открывали стрельбу, палили по своим. А мы скроемся обратно в скалу и любуемся этой потасовкой. Они боялись наших внезапных ночных вылазок.

Один из пленных рассказывал нам:

— Вот, бывало, стоишь ночью, смотришь, приглядываешься, а у тебя перед глазами как будто вырастают какие-то темные и страшные фигуры, и как будто бы движутся они на тебя… Слышится страшная пальба и крики «ура». Сам знаешь, что там никого нет, что все это галлюцинация, а стоишь и дрожишь…

Однажды офицер, отрубив голову какой-то старухе, бросил ее к нам в заход. Мы не отозвались. Тогда он, держа перед собой бомбу, заглянул в дыру. Один партизан, приподняв винтовку, раньше чем выстрелить, спокойно сказал:

— Смотри, братва, как шлепнется эта гидра.

Раздался выстрел. Офицер упал, как подстреленный баклан. Спустя минуту с трех сторон, как будто обвалилась вся скала, оглушительно загрохотали взрывы.

17. МЕСТА СКОРБИ

Прошло уже несколько дней после того, как англо-французские орудия вновь загнали нас в подземелье.

Белогвардейцы лихорадочно замуровали заходы, сгоняя для этой работы жителей прилегающей округи.

Мы снова и снова освобождали заходы.

Из нор каменоломен нам были видны бугры, выделявшиеся на сером фоне неба, и на них белогвардейские солдаты с пулеметами.

В одно раннее утро раздались взрывы, они становились все сильнее и чаще. Белые, видимо, нащупали места галерей, где камень легче поддавался действию динамита. В городе, как нам после рассказывали, дрожали и звенели витрины магазинов и окна домов.

От этих взрывов в галереях стали обваливаться большие каменные глыбы и заваливать заходы и часовых. Штаб стал опасаться повторения того, что случилось несколько дней тому назад, когда в нашей каменоломне обвалом задавило сразу тридцать два человека.

Посоветовавшись с каменорезами, штаб решил уходить из верхних галерей в так называемые белые грунты, в которых галереи были расположены ниже на один этаж. В этих нижних галереях толщина крыши, говорят, местами доходила до двадцати и более метров, и они были не так доступны действию динамита.

Через несколько дней каменорезы прорезали дыру в нижний этаж галерей и соединились с галереями белого грунта, куда мы и начали потихоньку спускаться. Погружаясь в этот колодец, мы переходили на новую, подземную жизнь.

В самый разгар этой эвакуации прогремел один из сильнейших взрывов. Казалось, вся