Так, уголовное дело, возбужденное в 2000 году в ГУВД Санкт-Петербурга по признакам состава преступления, предусмотренного ч. 3 п. б ст. 159 УК РФ было прекращено в июне 2001 года на основании постановления следователя. Данное постановление в июле 2001 г., заявивший о совершении мошенничества, обжаловал в Генеральную прокуратуру РФ, которая перенаправила жалобу в Прокуратуру города, где та и была рассмотрена. В своем ответе заявителю начальник отдела по надзору за следствием и дознанием городской прокуратуры после краткого изложения итогов расследования констатировал: «Данное решение принято обоснованно и оснований для его отмены в настоящее время не усматривается».

Спустя месяц заявитель подал новую жалобу с прежней мотивировкой, направив ее уже непосредственно в прокуратуру Санкт-Петербурга. На эту новую жалобу поступил ответ за подписью того же руководящего работника городской прокуратуры, где были сформулированы прямо противоположные выводы: «Ввиду неполноты проведенного расследования прокуратурой Санкт-Петербурга принятое органами предварительного расследования решение по делу отменено, уголовное дело направлено для организации дополнительного расследования в ГСУ при ГУВД Санкт-Петербурга и ЛО».[745]

Что повлияло на принятие надзирающим прокурором нового и прямо противоположного своему первому решения, сказать трудно. Известно только, что никакой новой информации ни сама поданная жалоба, ни материалы прекращенного дела, не содержали. Ответ на вопрос о том, как один и тот же, надо полагать достаточно опытный работник прокуратуры (иначе он вряд ли занял бы высокий руководящий пост), пришел к прямо противоположным выводам, основываясь на одних и тех же источниках информации — так и остался тайной прокурорской проверки материалов уголовного дела.

Тем не менее, факт остается фактом: многие современные служители закона не только не исправляют допущенные ошибки, ревностно охраняя таинство свершенного ими «правосудия», но и не желают признавать недостатки своей работы, весьма агрессивно реагируя на любые попытки дать объективную оценку качества их работы.

Значительная часть, к примеру, оперативных работников и следователей, не считали своей профессиональной обязанностью даже обращать внимание на допущенные ими ошибки. По данным изучения практики, например, почти 10 % всех опрошенных оперативных работников и около 5 % следователей вообще не видели необходимости изучать собственные ошибки.[746]

Между тем следственные ошибки всегда оказывали не только пагубное влияние на качество расследования дела в целом, но и приводили к нарушению закона, вплоть до 2001 года требовавшего от следователя собирать как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого доказательства, руководствуясь в своей работе принципом объективности, полноты и всесторонности исследования обстоятельств дела (ст. 20 УПК РСФСР). Нарушения данного принципа могли привести и приводили либо к возврату уголовного дела судом для производства дополнительного расследования (п. 1 ч. 1 ст. 232 УПК РСФСР), либо, если приговор при неполноте следствия всё же был вынесен, к его отмене (п. 1 ч. 1 ст. 342, ст. 343 УПК РСФСР). И всё же количество нарушений принципа, закрепленного в ст. 20 УПК РСФСР, оставалось значительным. И главной их причиной оказывались следственные ошибки, которые можно было при внимательном и квалифицированном исследовании материалов уголовного дела выявить и своевременно исправить на последующих за предварительным следствием этапах судопроизводства. Тем не менее, по данным НИИ Генеральной прокуратуры РФ следственные ошибки были обнаружены им в материалах 60,4 % всех изученных в конце 90-х годов уголовных дел. Если при этом учесть, что неполнотой и односторонностью страдали по их же данным 82,4 % изученных уголовных дел,[747] то цена ошибок оказывалась для отечественного правосудия слишком высокой. Ибо у суда оставались только два варианта принятия решения: либо, действуя вопреки закону, вынести обвинительный приговор, сознавая ущербность предварительного следствия и сомнительную обоснованность его выводов, либо, руководствуясь законом, оправдать подсудимого.

Надо сказать, что за всю историю действия в отечественном уголовном судопроизводстве правил, аналогичных правилам, установленным ст. 20 УПК РСФСР (в частности, они были предусмотрены в ст. ст. 264, 265 Устава уголовного судопроизводства 1864 года и ст. ст. 111, 112 УПК РСФСР 1923 года), вынесение оправдательных приговоров по основаниям неполноты предварительного расследования воспринималось в те годы как вполне закономерное. Однако к концу ХХ века российские законодатели стали понимать, что для придания законности обвинительным приговорам, выносимым по делам, расследованным односторонне и неполно, достаточно было просто упразднить принцип, действовавший в России на законодательном уровне с середины ХIХ и до конца ХХ века. Ибо при его сохранении российской судебной системе угрожало нечто похожее на то, с чем столкнулись, руководствуясь принципом полноты, объективности и всесторонности расследования органы юстиции в Российской Империи конца ХIХ века.

Так, по данным проф. Даневского В. П. в Российской Империи суды выносили обвинительные приговоры только по 25 % от всех возбужденных и расследованных уголовных дел, из которых около трети прекращались самими следователями на стадии предварительного расследования.[748] Даневский В. П. называет и причины этого явления:

«… оправдательные вердикты, несомненно, выносились под впечатлением неполноты предварительного следствия и одностороннего его направления, — недостатков, которые не были почему-то исправлены на следствии судебном…».[749]

Достаточно красноречиво иллюстрирует тенденцию принятия судебных решений по делам, расследованным неполно и статистика оправданий в советский период истории отечественного уголовного судопроизводства, которую приводил М. В.Кожевников в своей книге «История Советского суда»:

«В 1935 г. число оправдательных приговоров, вынесенных народными судами РСФСР, составляло 10,2 % к общему количеству привлеченных к уголовной ответственности лиц, в 1936 г. — 10,9 %, в 1937 г. — 10,3 %, в 1938 г. — 13,4 %, в 1939 г. — 11,1 %, в 1941 г. — 11,6 % <…> в 1942 г. — 9,4 %, в 1943 г. — 9,5 %, в 1944 г. — 9,7 % и в 1945 г. — 8,9 %».[750]

Не будем забывать, что эти цифры характеризуют отечественное правосудие периода сталинских репрессий и времен Великой Отечественной войны. Тем не менее, к началу ХХI века и эти цифры оказались недосягаемы для современного российского судопроизводства. Ибо путь оправдания подсудимых по мотивам недоказанности обвинения (п. 3 ч. 3 ст. 309 УПК РСФСР), в том числе ввиду неполноты, необъективности и односторонности проведенного предварительного следствия, становился всё менее приемлемым. Возможно, именно потому, что противоречил общей тенденции, формирующейся в сфере уголовной юстиции и обусловленной стремлением власти доказать преимущества отечественного правосудия над западным путем максимального снижения числа оправдательных приговоров. Сегодня их доля не превышает 0,5 % от общего числа вынесенных судебных решений по уголовным делам. Называют цифры, например, за 2014 год — 0,54 %, за 2015–0,43 %, за 2016–0,36 %. По данным на 2017 год — 0,2 %.

И эта,