Это было то утро, это были те вертолеты, а такое необходимосбросить так или иначе. Когда днем они добрались до засранной деревни, в носаху них все еще гнездился смрад обугленных вертолетчиков, старый лейтенант былубит, а кое-кто из парней — Ронни Мейлфант и его дружки, если вам требуютсяуточнения, — немножко свихнулся. Новым лейтенантом стал Диффенбейкер, и вдругон обнаружил, что командует сумасшедшими, которые намерены убивать всех, когоувидят, — детей, стариков, стареньких мамасан в красных китайских туфлях.

Вертолеты рухнули в десять. Примерно в два ноль пять РонниМейлфант первым воткнул свой штык в живот старухи, а затем объявил, что отрежетголову е…ной свинье. Примерно в четыре пятнадцать мир взорвался прямо в лицоДжону Салливану. Это был его великий день в провинции Донг-Ха, еготакое-претакое замечательное шоу.

Стоя между двумя хижинами у начала единственной деревенскойулицы, Диффенбейкер выглядел перепуганным шестнадцатилетним мальчишкой. Но былоему не шестнадцать, ему было двадцать пять — на годы старше Салла и большинстваостальных. Единственным, равным Диффу по возрасту и званию, там был УиллиШирмен, но Уилли вроде бы не хотел брать на себя команду. Может, утренняяспасательная операция его вымотала. А может, он заметил, что опять атакувозглавляют ребята из Дельты два-два. Мейлфант визжал, что е…ные вьетконговцы,говнюки хреновы, как увидят десятки голов на кольях, так дважды подумают,прежде чем валять дурака с Дельтой. Снова и снова этим пронзительным визгомтелефонного рекламщика. Игрок в карты. Мистер Шулер. У Пейга были егогармоники. У Мейлфанта была его трахнутая колода. “Черви” — игра Мейлфанта.Десять центов очко, если удавалось, пять центов очко, если не удавалось.“Давай, ребята! — вопил он этим своим пронзительным голосом, от которого,клялся Салл, кровь лила из носов, а саранча дохла в воздухе. — Давай, хвосттрубой, травим Стерву!"

Салл помнил, как он стоял на улице и смотрел на бледноеизмученное растерянное лицо нового лейтенанта. Помнил, как подумал: “Он неможет. Того, что надо сделать, чтобы остановить это, прежде чем оно совсемвырвется из-под контроля. Он не может”. Но тут Диффенбейкер собрался и кивнулСлаю Слоукому. Слоуком ни секунды не колебался. Слоуком стоял на улице рядом сперевернутой табуреткой — хромированные ножки, красное сиденье, — поднялавтомат к плечу, прицелился и снес голову Ральфа Клемсона с плеч. Пейгано,стоявший почти рядом и, выпучив глаза, смотревший на Мейлфанта, вроде бы дажене заметил, что его забрызгало с головы до ног. Клемсон свалился мертвыйпоперек улицы, и это покончило с весельем. Игра кончилась, беби.

***

Теперь Диффенбейкер обзавелся внушительным животом игрока вгольф и бифокальными очками. Кроме того, он потерял большую часть волос. Саллаэто поразило, потому что у Диффа их более чем хватало еще пять лет назад навстрече старых товарищей на Джерсейском берегу. Салл про себя поклялся, что онв последний раз встречается с ними. Они не стали лучше, ни на хрена непомягчали. Каждая новая встреча все больше смахивала на крутую тусовку.

— Хочешь выйти покурить? — спросил новый лейтенант. — Или тыбросил курить, когда все бросили?

— Бросил, как все бросили. — К тому времени они стояли чутьлевее гроба, оставляя место остальным прощающимся заглянуть в него и пройтимимо них. Говорили они тихо, и записанная на пленку музыка легко перекатываласьчерез их голоса — тягучая душеспасительная звуковая дорожка. Теперь, если Саллне ошибся, звучал “Древний крест”.

— Думаю, Пейг предпочел бы… — начал он.

— “Уезжаю в край далекий” или “Будем трудиться все вместе”,— докончил Диффенбейкер с ухмылкой.

Салл ухмыльнулся в ответ. Это был один из тех редкихмоментов, нежданных, как солнечный луч, вдруг прорвавший обложные тучи, когдахорошо что-то вспомнить, — один из тех моментов, когда вы вопреки всему почтирады, что оказались тут.

— А то и “Бум-Бум”, ну, хит “Анималис”, — сказал он.

— Помнишь, как Слай Слоуком сказал Пейгу, что загонитгармонику ему в зад, если Пейг не даст ей передохнуть? Салл кивнул, все ещеухмыляясь.

— Сказал, что если загнать ее туда повыше, так Пейг сможетиграть “Долину Красной реки”, чуть захочет пернуть. — Он с нежностью посмотрелна гроб, словно ожидая, что и Пейгано ухмыляется этому воспоминанию. Но Пейганоне ухмылялся. Пейгано просто лежал с гримом на лице. Пейгано дотянул до конца.— Я выйду погляжу, как ты куришь.

Договорились.

Диффенбейкер, который когда-то дал “добро” одному своемусолдату застрелить другого своего солдата, пошел по боковому проходу, и, когдаон проходил под очередным витражом, его лысина озарялась разноцветными бликами.Следом за ним, хромая — он хромал уже более половины своей жизни и перестал этозамечать, — шел Джон Салливан, золотозвездный торговец “шевроле”.

***

Машины на 1 — 95 теперь еле ползли, а затем и полностьюзамерли, если не считать кратеньких судорожных продвижений вперед по той илидругой полосе. На радио “? и Мистерианс” уступили место “Сдаю и Фэмили Стоун” —“Танцуйте под музыку”. Задрыга Слоуком уж наверняка отбивал бы чечетку жопой осиденье, вовсю отбивал бы. Салл поставил демонстрационный “каприс” на парковкуи выбивал ритм на баранке.

Когда песня начала приближаться к завершению, он погляделвправо — на сиденье рядом сидела старенькая мамасан, чечетку жопой не отбивала,а просто сидела, сложив желтые руки на коленях, уперев свои до хрена яркиетуфли с китайскими иероглифами в пластиковый коврик с надписью на нем “САЛЛИВАНШЕВРОЛЕ БЛАГОДАРИТ ВАС ЗА ПОКУПКУ”.

— Привет, стерва старая, — сказал Салл скорее судовольствием, чем с тревогой. Когда она в последний раз показывалась? Пожалуй,на новогодней встрече у Тэкслинов, в тот последний раз, когда Саллпо-настоящему напился. — А почему тебя не было на похоронах Пейга? Новыйлейтенант справлялся о тебе.

Она не ответила — а когда же она отвечала? Просто сидела,сложив руки, не спуская с него черных глаз, кинопризрак в зеленом, оранжевом икрасном. Только старенькая мамасан не была похожа ни на одно голливудскоепривидение: сквозь нее ничего видно не было, она никогда не меняла облика,никогда не растворялась в воздухе. Одно желтое морщинистое запястье обвивалаплетенка из веревочки, вроде школьного браслета дружбы у школьников помладше. Ихотя ты видел каждый изгиб веревочки и каждую морщину на ее дряхлом желтомлице, никакого запаха ты не ощущал, а единственный раз, когда Салл попытался донее дотронуться, она взяла да и исчезла. Она была призраком, а его голова —домом, где она водилась. Лишь изредка (обычно без боли и всегда безпредупреждения) его голова выташнивала ее туда, где он мог ее видеть.

Она не менялась. Не облысела, обходилась без камней вжелчном пузыре и бифокальных очков. Она не умерла, как умерли Клемсон и Пейг, иПэкер, и парни в рухнувших вертолетах (даже те, которых они унесли с поляны сног до головы в пене, точно снеговики, тоже умерли, слишком велики были ожоги,чтобы у них оставался шанс выжить, и все это оказалось впустую). И она неисчезла, как исчезла Кэрол. Нет, старенькая мамасан продолжала вдруг егонавещать, и она ничуть не изменилась с тех дней, когда “Мгновенная Карма”входила в десятку лучших хитов. Один раз ей, правда, пришлось умереть, пришлосьваляться в грязи, когда Мейлфант сначала загнал штык ей в живот, а потомобъявил о намерении отрезать ее голову, но с тех пор она оставалась абсолютнонеизменной.