его в хорошие руки: в каком-то смысле я дрался с фашистами и нацистами как раз затем, чтобы их жертвы, эти бедные люди, получили новый шанс.

Ферри не справился бы со всей работу в одиночку: в столь тяжелое время горстка муниципальных служащих не слишком ему поможет. Я предложил ему создать городской комитет. Ферри считал, что его члены должны избираться, – он изучал политэкономию и восторгался британской Конституцией.

– У вас не хватит времени, чтобы организовать настоящие выборы, – сказал я ему. – Вот что я предлагаю: мы с вами сейчас составим список этого комитета. Затем я на правах, данных мне командованием союзников, наделю их полномочиями. Утром я уйду, и никто не сможет лишить их этого статуса, пока сюда не придут наши военные власти, а уж тогда вас все равно отправят по домам.

Мы составили список кандидатов и позвали их на собеседование. В комитет вошли молодой врач, университетский декан, три лавочника, три фермера, директор школы, пастор, вдова убитого немцами управляющего местной автобусной компании и пятеро партизан, включая, разумеется, майора Ферри (его назначили начальником полиции). Нас посетили и представители местной аристократии: они просили немыслимых привилегий (например, хотели получить машину, чтобы добраться до Рима), сыпали именами герцогинь и принцесс, но отказались бесплатно участвовать в какой бы то ни было работе и, против всякой логики, ушли, возмущенные тем, что в комитет их не включили.

В пять утра я привел членов нового комитета к присяге и отпустил по домам. Многословие этих людей меня утомило. Я обнял Ферри, принял холодную ванну и с отрядом выехал к броду через Потенцу.

Прохлада и живописный рассвет на горной дороге взбодрили меня, и я с удовольствием переключился с политических забот на дела военные. Обдумав все сделанное после первого перехода хребта, я понял, что из наших успехов нужно извлечь важный урок: операции во вражеском тылу, которые два года оставались нашей главной работой, отживали свое. Несомненно, если я буду придерживаться прежнего плана и проникну вглубь вражеской территории (а сейчас я в состоянии это сделать), то меня ждет приятное времяпрепровождение в относительно спокойной местности, где мы между делом заработаем (у непосвященных) незаслуженную репутацию редких смельчаков. Но тогда я попусту растрачу свои возможности и уклонюсь от выполнения обязанностей, которые, на мой взгляд, состоят в том, чтобы изматывать противника прямо на рушащемся фронте: такая тактика трудна, лавров не сулит и подразумевает серьезные опасности, но только она способна обеспечить по-настоящему значимые результаты. За время нашего недолгого пути к броду я отказался от всех прежних наработок и составил новый план для немедленного исполнения.

Два немецких снайпера, которые накануне подстрелили нескольких рабочих из группы Рив-Уокера, все еще прятались среди ив на противоположном берегу. Едва мы появились у брода, они пустили в ход свои винтовки и на какое-то время задержали нас. Их решимость показала нам, чего можно добиться, если располагать малыми силами, но применять их с умом; носи они другую униформу, мы были бы рады видеть их в своих рядах. Обрушив на них всю нашу огневую мощь, мы выгнали их на открытую местность, однако позволили уйти.

Через брод нам пришлось буксировать джипы на другой берег Потенцы с помощью быков – машины ушли так глубоко, что капоты скрывались под водой. Переправившись, мы разделились: Юнни с патрулем «B» я отправил на северо-запад, патрули «S» и «R» – на восток, а сам с «Блицем» позже в тот же день выдвинулся следом за второй группой, с припасами, которые мы забрали из захваченного немецкого транспорта.

Согласно моим инструкциям, патрули должны были действовать высоко в горах, в двадцати пяти километрах по обе стороны Апеннинского водораздела (это расстояние составляло примерно четверть ширины полуострова от моря до моря). Им предстояло искать противника и наносить ему урон любыми способами, которые подскажут собственная изобретательность и обстановка, заходя вглубь вражеской территории на сорок – пятьдесят километров. Я планировал заставить немцев быстрее отступать в центре страны и надеялся, что основные силы, сконцентрированные на побережьях, тоже задумаются об отступлении (чтобы не отстать от войск в горах) и будут менее упорно сопротивляться нашим 5-й и 8-й армиям. Мы оказались единственным соединением союзных сил в горах центральной Италии; на флангах нас поддерживали полки бронетехники, с которыми мы время от времени выходили на связь. Несколько следующих месяцев, затерявшись в горах на вражеской территории, мы довольно успешно следовали этому плану, который пришел мне в голову во время утренней поездки к броду.

С тех пор как мы покинули пустыню, мои люди еще никогда не были так довольны, как теперь. Ежедневное соприкосновение с противником им нравилось куда больше, чем затяжные рейды, когда их роль сводилась в основном к охране командира; постоянные боестолкновения требовали индивидуальных действий, и успех каждого патруля было легко оценить по количеству освобожденных деревень. Бойцы с душой делали свою работу, видели результаты своих трудов и привязывались к товарищам по патрулю – людям, которых они еще недавно знать не знали. День за днем каждому приходилось что-то выдумывать, стараясь найти новые способы навредить врагу; если кто-то попадал в беду, товарищи выручали его, а под конец дня все вместе радовались преодолению опасностей, собственной хитрости и поражениям противника. Наши бойцы показали себя более чем достойными соперниками для немцев и раз за разом ловко их одурачивали. За семьдесят восемь дней, хотя общая численность личного состава патрулей ни разу не превысила пятьдесят человек, мы освободили больше четырех тысяч квадратных километров горной местности, на сто километров оттеснили несколько тысяч немецких солдат, уничтожив более трехсот из них, а сами при этом потеряли лишь одного человека убитым и троих ранеными (эти трое поправились и вернулись к нам).

Там, где мы работали, партизаны нам не встречались, поэтому первым делом пришлось наладить собственную разведку. Спустя четыре или пять дней после перехода Потенцы патруль «B» прошел двадцать километров и добрался до окрестностей Фабриано, а все остальные находились в горах юго-западнее Чинголи. Мы выяснили, что немецкая горно-егерская дивизия контролирует четыре главные дороги, в Фабриано стоит серьезный гарнизон с артиллерией, а в отдаленных деревнях выставлены дозоры. В заросших лесом горах властвовали мы: хребты достигали километра в высоту, а пики – полутора километров. Преимущественно они были очень крутыми, но кое-где, пусть и с огромным трудом, их удавалось преодолеть на джипах. Между горными деревнями чаще всего пролегали узкие и чересчур ухабистые тропы, по которым крестьяне гоняли своих волов, запряженных в волокуши. Так они под немыслимыми углами поднимались на склоны и продирались