на какое-то время.Руксус, до сих пор висевший на плече у Альберта, с трудом открыл глаза.– Я чувствую…страдания этого мира. Боль земли, пропитанной кровью многих тысяч людей. Однако сейчас… эти крики, похоже, стихли. Мы победили, Альберт?

–Да…похоже на то, брат. Постарайся много не говорить. Ты потратил слишком много сил на эту махину, и уверен, был на грани. Стоило ли так рисковать?!

– Это не я, Альберт… Не знаю, как так вышло, но моя сила словно овладела мной, управляла моими мыслями, даже движениями…Она велела мне дать ей свободу, обрушиться на всех, кто смеет бросать ей вызов. Только под конец я понял, что натворил, и смог обуздать её. ­– Руксус дёрнулся. – Альберт, посмотри на меня, быстро!Юноша бросил на друга мимолётный взгляд, улыбнулся.

–Успокойся, брат. Всё хорошо. Ты не мутировал. А судя по склонности к безрассудству – и не обезумел.

Руксус облегченно выдохнул, хотя тело всё ещё не слушалось его. Благо, к рассудку вернулись ясность и чистота мыслей. Больше никто не вопил возле его разума, не призывал присягнуть великим Губительным Силам.

–Гелиора…потом мне надо будет поблагодарить её. Она, кажется, спасла мне жизнь.

–Бросилась под пули, пытаясь тебя вытащить, – каким-то странным тоном ответил Альберт.Впереди показался отряд полковых медиков, а перед ними – окруженная рядовыми гвардейцами и офицерами фигура комиссара Вермонта, выделяющаяся на общем фоне так же, как мутант – рядом с обычным человеком. Во взгляде комиссара Альберт и Руксус заметили некий страх, смешанный со злобой. Демонстрация силы явно впечатлила его, вынудив сделать соответствующие выводы, однако в то же время она не могла вызвать ничего, кроме суеверного ужаса. Всех рядовых граждан Империума с детства учили презирать, ненавидеть и бояться псайкеров, а теперь один из них уничтожил боевую машину, с которой какое-то время не могло справиться обычное оружие. «Он не простит и не забудет», понял Альберт.– Руксус! Он очнулся! Альберт, давай помогу его понести, – Гелиора попыталась подлезть с другой стороны, но юноша жестом остановил её.– Не стоит, я уже почти дошёл. Лучше займись собой, ты тоже ранена.

–А, ты про это, – девушка только сейчас вспомнила про царапину от проскользнувшей пули, – это мелочь.

Услышав её голос, Руксус очнулся вновь.

– Гелиора…ты спасла меня. Спасибо. Не каждый бы…

Он едва не упал, так что девушке всё-таки пришлось подхватить его.

–Всё хорошо, – щёки Гелиоры стали не менее красными, чем было пламя Руксуса. Она потупила взгляд. – Я рада, что смогла оказаться полезной.Врачи незамедлительно занялись Руксусом, сконцентрировавшись, разумеется, на его физическом состоянии, а не ментальном. Будучи не-псайкерами, они не могли помочь его рассудку, однако были в силах помочь ему справиться с физическим истощением.

В небе над ними пролетели самолёты. Где-то вдалеке раздались одиночные выстрелы – возможно, добивали редких выживших. Техника, какая ещё могла двигаться, отправилась в сторону базы. Пехотинцы в большинстве своём попадали на землю там же, где их и застал конец боя. Некоторые плакали, кто-то кричал, даже молился. Несмотря на общее чувство облегчения, вся улица (вернее то, что от нее осталось) была усеяна раненными и умирающими, так что полковые медики, словно стервятники, блуждали по месту битвы в поисках «добычи». Некоторые гвардейцы принялись активно помогать им.– Помогите! Помогите!! Мне не вылезти!..

–Врач, здесь раненный! Врача! Потерпи, дружище, худшее уже позади.…

В воздухе словно навеки застыл смрад кипящей крови и обожжённой до самых костей плоти. Дым, гарь, оплавленный металл. Это была последняя битва этой кампании – но сколько их ещё отгремело за прошедшие четыре года?

Руксус, уже принявший какую-то полупрозрачную пилюлю, полусидел возле обломков и смотрел на покрытое тучами небо. Отсюда солнце казалось чем-то недосягаемым, невозможным. Вновь в воздухе проревела небольшая стая самолётов.– Надо же…Мы даже победили. И выжили.Альберт уселся рядом, прямо на острые камни. Лицо его, грязное и вспотевшее, тем не менее выражало радостную усталость.

–Да, мы прошли через это. Наше боевое крещение.Руксусу захотелось улыбнуться, но вместо этого он помрачнел ещё больше.

– Это ещё не конец, брат. Этот полк и этот Империум – наша тюрьма. Мы умрем возле этих людей. Ведь война – вечна. – Он вновь поднял взгляд в небо. – Она бушует где-то там, среди звёзд, на тысячах планет, принадлежащих человечеству… – его губы тронула лёгкая ухмылка. – Как думаешь, где мы встретим свою смерть? На теплой, дождливой планете вроде нашей, или посреди индустриального ада, как здесь? Многообразие миров Империума впечатляет. Мест для могилы – выбирай, не хочу.

Альберт вернул другу улыбку.

–Честно говоря, брат…сейчас я хочу только радоваться тому, что пережил этот день – вместе с вами. Ты, я, Марианна, даже Гелиора с Симоном – все живы. Давай наслаждаться моментом. Сегодня мы победили.

­–Ты оптимистичен, как и всегда. Впрочем, за это я тебя и люблю, Альберт. Ты всегда знаешь, как разрядить обстановку.– Приходится, раз вы с Марианной все такие из себя серьёзные.Где-то по неизвестной причине грохнула артиллерия, и друзья дернулись. Настала очередь Альберта невольно поднять взгляд на небо.– Чувствую, как оно зовёт нас, – охрипшим голосом произнёс Руксус внезапно, – там, в космической пустоте. Оно…огромно, а голод его неутолим. Скоро вы тоже почувствуете его рвущий реальность зов.– О чем ты, брат?

Жутковатая, почти безумная ухмылка тронула губы Руксуса.

–О да…сейчас этот ублюдок-генерал получает астропатические сигналы. Его зовут на новую, более страшную войну. Ты слышишь? Миллионы умирают в пустоте, и ещё столько же скоро встретят такой же конец. А мы уже завтра отправимся к ним навстречу. Одна судьба на всех, общий рок.

Самым дальним краем разума Альберт тоже, всего на долю секунды, остро ощутил это, – и его словно разрядом ударило. Он дёрнулся, несколько раз с силой поморгал, пытаясь отогнать наваждение. Да, он теперь знает это чувство…

В космосе обретала мощь и двигалась в сторону миров Империума могучая Варп-Буря.

Глава 24

Перед бурей

Ярмонт уже валился с ног от усталости, однако продолжал идти.За последние двое суток он спал всего около пяти часов, а в остальное время не имел особой возможности присесть хотя бы на пять минут. Нет, он не жаловался, ибо