но и разнообразные просьбы о. Илиодора к прихожанам, выражавшиеся им в самом категоричном тоне и потому смахивавшие скорее на приказы: спеть то, прийти туда, попоститься, помолиться и т. д. Элементарная пастырская работа вменялась священнику в вину как попытка подчинить себе людей.

По справедливому замечанию корреспондента «Русской правды», власти «преследовали» о. Илиодора «по пятам». Сам же священник с горечью признавался: «…я как только закрою глаза, то мне только и мерещатся жандармские шпоры, да полицейские протоколы». Впрочем, прибавлял, что, как монах, не боится никого, кроме Бога.

Отсюда видно, что стереотип, согласно которому о. Илиодор считался чисто политическим деятелем, сложился в немалой степени под влиянием Семигановского и его подчиненных. На просторах Российской Империи было немало харизматичных священнослужителей, произносивших злободневные проповеди, — например, в Валте Подольской губернии служил иеромонах Иннокентий, не уступавший о. Илиодору по скандальности речей. Каждого такого священника можно было бы выставить политическим агитатором, начав за ним записывать. Но на них просто не нашлось своего Семигановского.

Царицын (1910)

Письмо еп. Гермогена Лукьянову (28.I)

Новый виток бюрократической переписки об о. Илиодоре позволил преосв. Гермогену изложить свой взгляд на положение.

За справкой, направленной обер-прокурору 18.XI, последовали два письма Курлова: 12.XII (речь, коснувшаяся еврейских погромов, и речь о неправедных судьях) и 20.XII (о событиях, сопровождавших отъезд священника и Григория в Сибирь). По поводу этих писем Лукьянов сделал (26.XII) новый запрос преосв. Гермогену. Тот ответил 28.I.1910:

«…ознакомившись внимательно по присланным мне в копиях бумагам Министерства внутренних дел с содержанием двух проповедей иеромонаха Илиодора, произнесенных им 15 и 29 ноября 1909 года, я решительно затрудняюсь определить, какие именно слова и выражения Министерство внутренних дел инкриминирует в означенных поучениях иеромонаху Илиодору. По моему мнению, как по общему тону, так и по отдельным словам и выражениям, эти поучения иеромонаха Илиодора нисколько не выходят из границ общепринятого не только в проповедях, но и в печати, а отдельные выражения в этих проповедях — даже наиболее резкие — представляются обычными ходячими выражениями, принятыми ныне в широких слоях населения».

Письмо завершалось категорическим отказом принимать какие-либо меры воздействия: «по моим личным наблюдениям, иеромонах Илиодор под влиянием, с одной стороны, всего пережитого им в прошедшем году, а с другой — под влиянием моих ему советов и внушений настолько смирился, настолько сделался уравновешенным и сдержанным в настоящее время, что я нахожу дальнейшее воздействие на него в смысле подавления его энергии, дальнейшие репрессии по отношению к нему не отвечающими цели».

Действия Лукьянова

Дождавшись ответа преосв. Гермогена, Лукьянов немедленно подписал предложение Св. Синоду (9.II) с изложением речей о. Илиодора с 1.XI по 21.XII.1909, а также отзыва его архипастыря. «…из Министерства внутренних дел продолжают поступать ко мне сведения о новых выступлениях иеромонаха Илиодора с проповедями и речами, содержание и форма коих не может не вызвать нареканий на деятельность его как пастыря Православной церкви».

Одновременно Лукьянов нанес ответный удар преосв. Гермогену, в отместку за его победу над «Анатэмой». Нельзя также не связать этот шаг с очередной жалобой гр. Татищева на непокорного архиерея, отправленной Столыпину 6.I.1910. Лукьянов доложил Государю о деятельности как владыки, так и о. Илиодора, — конечно, в самом неприглядном виде, — и 12.II получил полномочия передать еп. Гермогену Высочайшее неудовольствие. В тот же день в Саратов полетел эпистолярный выговор, составленный от имени Государя. Преосвященный и подведомственное ему духовенство, особенно, конечно, о. Илиодор выставлялись единственными виновниками саратовского конфликта светской и духовной власти. Нарекания на последнюю прямо назывались «справедливыми». Духовенству вменялись в вину противозаконное «вторжение» «в область гражданского управления», подрыв авторитета гражданской власти и вообще «попытки духовных лиц усваивать себе значение политических деятелей». Письмо завершалось указанием на равноценность «должностной ревности» духовных и светских чинов. Знай, дескать, свой шесток.

Через неделю последовало заседание Синода. Иерархи согласились с преосв. Гермогеном в том, что ругательства о. Илиодора — это «обычные ходячие выражения», однако признали их недопустимыми в устах иеромонаха, тем более с церковной кафедры. Глухо напомнив об «особых условиях, при коих состоялось оставление иеромонаха Илиодора в Саратовской епархии», то есть о том, что он возвращен туда Высочайшей волей «на испытание и в последний раз», Синод поручил преосв. Гермогену «усугубить с своей стороны вразумляющие воздействия на о. Илиодора».

Попытка постановки «Анатэмы» и «Анфисы» в Царицыне (январь 1910 г.)

В январе 1910 г. в Царицыне едва не повторилась саратовская история борьбы духовенства с театральными пьесами. Город посетила малороссийская труппа («товарищество Гайдамака») во главе с неким Сусловым. Были анонсированы «Анатэма» и «Анфиса». Едва ли без умысла. Скорее всего, безвестные бродячие артисты нарочно составили свой царицынский репертуар так, чтобы спровоцировать о. Илиодора на активную борьбу и получить, таким образом, даровую рекламу.

Ввиду твердой позиции преосв. Гермогена не только о. Илиодор, но и все царицынское духовенство не могло отнестись к этой затее равнодушно. Благочинный прот. Стефан Каверзнев подал полицмейстеру заявление о снятии «Анатэмы». Позже (14.I) вопрос о пьесе обсуждался на пастырском собрании, где было решено ходатайствовать перед губернатором о запрещении постановки.

Что до о. Илиодора, то он посредством телеграфа испросил у преосвященного благословения на духовную брань против «Анатэмы». Владыка ответил: «Благословляю вас бороться с врагами за православную веру и молиться Господу Богу, и Он Сам Своей властью накажет карой тех, которые насмехаются и кощунствуют над православием». Может быть, только этот мудрый ответ и удержал о. Илиодора от нового скандала.

По примеру своего архипастыря иеромонах командировал к начальнику города депутацию, которая (10.I) попросила Василевского запретить постановку обеих пьес, указывая, что в противном случае спектакль может быть сорван… «населением», не илиодоровцами. Полицмейстер передал вопрос на усмотрение губернатора.

В тот же день депутация посетила антрепренера труппы. Тот, разумеется, отказался снять пьесу с репертуара, ссылаясь на то, что актерам-де нечего есть.

Узнав о возникших затруднениях, труппа поспешила, в свою очередь, телеграфировать губернатору обратную просьбу.

В тот же день (10.I), после своей обычной воскресной беседы о. Илиодор объявил о предстоящем кощунстве: «На будущей неделе наш город Царицын постигает несчастье». Пьеса «известного пьяницы и развратника жида Л. Андреева», написанная для восхваления дьявола, будет поставлена в местном театре актерами, которые именуют себя малороссами, но «мы знаем, кто они есть, с кривыми длинными носами и сальными губами — это вонючие проклятые жиды, наши враги». Упомянув об ответе, полученном депутацией от антрепренера, о. Илиодор отметил: «Так пусть же они, проклятые развратители и поработители, подохнут с голода, а не насмехаются и не кощунствуют над православной верой». И призвал «восстать на духовную брань» против кощунников. Для этого следовало, во-первых, поднять побольше шума, вследствие чего о. Илиодор и его