И тогда Бомелий, приветливо глядя прямо в глазаВоротынского, мягким, проникающим в самую душу голосом сказал, что подвигВасилия Васильчикова заслуживает куда большего. Дочь его достойна служить водворце… а всем известно, что отказать просьбе знаменитого воеводы, только чтоподнявшегося с одра болезни и готового к новым сражениям с крымчаками, нигосударь, ни государыня не смогут.

Разумеется, Воротынскому все это показалось странным. Однакосовать своих людей в приближенные царю, царице или царевичам было деломсовершенно обычным среди бояр и дворян. И Воротынский, который последние десятьлет мотался между опалами и наградами как это самое в проруби, подумал, чтоочень здорово будет иметь свои глаза и уши поблизости к царице. ДевчонкаВасильчикова ноги ему станет целовать от благодарности!

Итак, царица Анна Алексеевна думала, что приобрела новуюверную служанку. Воротынский не сомневался, что девчонка будет служить придворе именно ему. Бомелий был убежден в том же самом – относительно себя.Годунов чаял верности себе. И только Анхен, Аннушка Васильчикова, знала, чтопризнает над собою лишь одного господина, вернее, госпожу: себя. И служить придворе она намеревалась одной себе. Но это следовало пока что держать в тайне.

Вот и настал час, о котором давно и настойчиво предупреждализвезды! И что теперь делать? Смириться пред их волею или попытаться обманутьсудьбу?

Эта мысль первая мелькнула у архиятера Элизиуса Бомелиуса,когда он узнал страшную новость: гонец Ордена перехвачен в Новгороде.

Иисусе сладчайший, где угодно, только бы не там! Архиепископновгородский Леонид был одним из тех, на кого отцы иезуиты смотрели с восторгоми умилением, как на лучшее произведение своих рук, Бомелий даже порою ревновал:он ежедневно и ежечасно находился в теснейшем общении с жестокосердыммосковским царем, подобно христианину, выходившему на арену, полную львов итигров, и это воспринималось пославшими его как должное. А восторг перед Леонидомзиждется лишь на презренном металле. Тайный католик, тайный иезуит, архиепископсей тайно переплавлял в Новгороде русское серебро и тайно чеканил деньги дляпольских и шведских королей.

Чудилось, только одно делал Леонид явно: предавался самомуразнузданному пороку. На его подворье открыто обитали пятнадцать молодых икрасивых женок – юродивых, кликуш, которые завывали на разные голоса,пророчествуя всякую всячину, от падения хвостатой звезды до падения государевадома. Последнее сулилось столь часто, что на это перестал обращать вниманиедаже царевич Иван, которому в последние годы был отдан под управление Новгород.

Архиепископ Леонид, вообще говоря, умел ладить с властью,это вам не Филипп Колычев; ну, а молодой Иван, который и сам был немалымраспутником, никогда не ханжил благочестием ни по отношению к себе, ни поотношению к другим. Это государь уверен: что дозволено Юпитеру, не дозволенобыку, а Иван, относившийся к монашеству и его обетам с почтительным ужасом, могпонять мужскую природу, требовавшую своего и под клобуком, и в рясе. Правда,ходили слухи, что среди юродивых баб обретается даже и племянница архиепископаНаталья, которая всем сердцем и телом любит дядюшку, что отроки – прислужникиЛеонида – возведены им в особый чин спальников – хм, хм! – а еще при покояхдержат двух-трех беленьких, чистеньких, молоденьких козочек, с которыми иногдатешит плоть сановитый распутник, однако поскольку с имений Леонида имонастырских новгородских угодий теперь доходы рекой текли в казну, ИванИванович пока владыку не трогал.

Бомелий знал жестокий цинизм государева сына и наследника.Они с Леонидом были в этом смысле два сапога пара! Если Ивану было любонаблюдать за глубоким внутренним падением человека, которого притихшие послепогрома новгородцы почитали своим духовным отцом, то сам Леонид, чудилось,нарочно переполнял чашу грехов своих, дабы испытать: сколько еще будет терпетьГосподь, наблюдая за ним? Испепелит ли наконец молнией, как испепелил грешниковв Содоме и Гоморре?

Впрочем, тот Бог, которого в результате долгих исканий(вернее, долгого торга за свою «бесценную», насквозь гнилую душу) обрелновгородский архиепископ, покровительствовал вовсе не смиренникам и скромникам.Это был покровитель бессердечных притворщиков, которые проповедовали заповедиГосподни тупой черни, оставляя себе возможность поступать прямо противоположно…для вящей славы Божией, разумеется! Говоря короче, Леонид с потрохами продалсяотцам иезуитам, причем наслаждался своим ренегатством даже больше, чемнаградами, которые получал из Вильно и Варшавы вполне регулярно, и лелеял мечтуо тех временах, когда суровое, изжившее себя православие русское вынужденобудет потесниться, а потом и вовсе отступить под натиском истинной веры. Аначнется путь ее по Руси с Новгорода…

Бомелий, лишь изредка, в особых, самых неотложных случаях ипод покровом глубочайшей тайны общавшийся с архиепископом во время его наездовв столицу, иногда с брезгливым удовольствием размышлял, что до встречи сновгородским владыкою ему еще не приходилось видеть изменника в таком чистом,обнаженном, незамутненном виде. Разве что Курбский был под пару Леониду. Ну чтоже, в семье не без урода, как здесь говорят, и не стоит косоротиться и кичитьсясвоим чистоплюйством: все, что на благо Ордену, на благо и Элизиусу Бомелиусу.Леонид был для него отныне своим. И вот чуть ли не на подворье этого «своего»перехвачен опасный гонец…

Услышав об этом, Бомелий в первое мгновение испытал отнюдьне страх – новость была слишком ошеломляющей, чтобы вульгарно испугаться, – астранное удовольствие от собственной прозорливости и предусмотрительности. Ведьпринесла эту весть не кто иная, как Анхен, Аннушка Васильчикова, сенная девушкагосударыни. Как прав, Господи, как же прав оказался Бомелий, постаравшийсязасунуть ее во дворец! Девчонка совершенно случайно подслушала доносУмного-Колычева Годунову, которому следовало немедля сообщить об этом самомугосударю. И тотчас же понеслась предупредить своего благодетеля – иначе она неназывала герра Бомелия, прекрасно зная, кто именно заставил Воротынскоговспомнить наконец о старинном долге. Да, Анхен отблагодарила благодетеля…отблагодарила с лихвой!

– В слободе знают? – спросил Бомелий, имея в виду, понятно,Немецкую слободу, и Анхен покачала головой: сие ей было неведомо.

Скорее всего нет, подумал лекарь, иначе оттуда уже прислалибы человека.

– Сбегаешь туда? Предупредишь Иоганна?

Девушка истово закивала, и на сердце Бомелия на одномгновение стало тепло от этой жертвенной благодарности. Анхен многим рисковаласейчас: если люди Умного-Колычева схватят ее, девчонке не сносить головы…однако ничто, кроме собственной судьбы, уже не волновало Бомелия.