Странное такое было чувство… Анницу он не то что полюбил:чувствовал к ней неутихающую страсть, влечение – и в то же время безоглядное,огромное доверие. Может, это и есть любовь? Кто его знает, что она такое… И воттеперь это чувство расплылось, как расплывается поутру сон, только чтоказавшийся ярким, многоцветным, запоминающимся навеки. Пошли минуты суетливогодня – и нет ничего, все забылось. Ну в самом деле, какое влечение можноиспытывать к бледной, немочной, даже зеленоватой какой-то женщине, вдобавокнепрестанно истекающей сукровицей, из-за чего к ней на ложе взойти нельзя.Запах сукровицы ощущался, даже когда государь просто склонялся поцеловать жену.Тоже черт знает что такое! Отроду кровавый дух его не пугивал, ни на полебрани, ни в подвалах слободы, ни на Поганой луже, где слетали головы подтопором палача. А тут едва сдерживался, чтобы не кривить брезгливо рот, необижать Анницу.

Конечно, ее следовало пожалеть… Он и жалел, однако к жалостивсе чаще примешивалась обида. Как же она могла быть столь неосторожной? Почемуне береглась, нося ребенка? Чай, не абы кого носила во чреве – маленькогоцаревича! Могла бы сообразить, что этакое чудо, случившееся с ними обоими, надооберегать со всем тщанием и попечением! Ну да – молодая, крепкая баба, думает,ей все как с гуся вода. И вот вам, пожалуйте!

Было такое чувство, будто он сделал Аннице драгоценныйподарок, отдал ей самое дорогое, что только имел, а она сей дар небрежнорасточила, разбила, опоганила… словно бы насмеялась над его любовью и доверием.Выходит, и на нее нельзя надеяться? Выходит, и она способна обмануть?

Вот что было самым тягостным – утрата доверия к жене. Вновьсомкнулись вокруг мрачные тени, вновь замаячил призрак измены. И чем далее шловремя, тем сильнее становилось отчуждение между царем и его молодой женой.

Анница тоже чувствовала, что прежнее счастье утекает, словнокровь из ее исстрадавшегося тела. Была без сознания, когда случился выкидыш, новсе же помнила эту мучительную боль – не только телесную, но и душевную, словновышел из ее тела не комочек плоти, а сгусток былого счастья. И все почему?Из-за ее собственной неосторожности, из-за дурацкой случайности! Было бы легче,окажись виноват какой-то лиходей – ну, скажем, толкнул бы ее кто-то… ТеперьАнница в глубине души гораздо лучше понимала своего супруга, который склоненбыл в каждом постигающем его несчастье видеть вражьи происки. Если знаешь, чтов твоей беде виноват кто-то другой, не ты, – она легче переносится. Куда проще– и для души спокойнее – роптать на человека, чем на Бога. А если себя винить,так и вообще тягостно…

Увы, Аннице некого было винить, кроме себя. Она чувствоваласебя не просто больной и несчастной – преступницей, заслуживающей кары. Инаказание ей уже было отмерено: видеть холод в глазах мужа, видеть, как таетего любовь, былая нежность сменяется равнодушной брезгливостью, а почтение иподобострастие окружающих – насмешливым пренебрежением.

В этом состоянии ей особенно жадно хотелось видеть рядомдобрые, благодарные глаза. Она готова была на все, чтобы услужить служащим ей,купить их любовь и признательность. И конечно, княгиня Воротынская, бывшая припервой государыне, Анастасии Романовне, старшей боярыней, да и теперьпользовавшаяся всеобщим почитанием, выбрала очень верную минутку, обратившись кбольной царице с малой просьбою: дать место во дворце одной бедной сироте, отцукоторой ее супруг, знаменитый воевода Михаил Иванович, был обязан жизнью.Ничего о дочери своего спасителя Воротынский-де не знал, вот девчонка и вырослапосле смерти родителей в Немецкой слободе, а прослышав об этом, Михаил Ивановичрешил немедленно снять с души грех неблагодарности. Сам воевода не смогявиться, пасть к ногам государыни, поскольку чуть оклемался от застарелойхвори, от которой его с трудом исцелил архиятер Бомелий, ну и вот – прислалжену просить. Звали ту девушку Анной Васильчиковой, и поскольку была онадевицей худородною, ни о чем особенном и речи идти не могло: в ближние боярышниона не годилась, даже в спальницы, ибо туда брали только девиц из приличных семей.Да ей хоть какое-нибудь местечко, лишь бы во дворце!

Анница даже не задалась вопросом, почему князь МихаилИванович сам не пригреет в своем немаленьком и весьма богатом доме девочку,отцу которой он столь обязан. Воротынский славился не только беззаветнойхрабростью, но и величайшей скаредностью. Вечно считал себя обойденным воинскойдобычею и наградами. А от царя добра не убудет, как известно! Вдобавок Анницатак старалась расположить к себе людей, что ей все средства были хороши. Ибезродная сиротка Аннушка Васильчикова была отправлена не в поварскую,какой-нибудь чистильщицею рыбы, не в убиральщицы покоев, на грязную работу, аопределена в сенные девушки. Надлежало ей отныне сидеть в сенях под дверьмицарицыных покоев, чтобы видеть приходящих и своевременно ближней боярышнегосударыни об сем докладывать, дабы та упредила царицу, а она бы могла кприходу гостей приготовиться.

Рыжая пригожая девушка, от смущения не поднимавшая глаз и неумевшая двух слов связать, кинулась великодушной госпоже в ноги и вообщевыглядела ошалевшей от счастья. Воротынская тоже казалась более чем довольной.

Анница обласкала сиротку и простилась с княгиней, чуть ли невпервые за последнее время почувствовав себя счастливой от того, что кто-топоминает ее добрым словом. Да и государь, явившийся проведать жену, приветливопошутил насчет новенькой придверницы. Сначала удивился: откуда, мол, такаявзялась?! – а потом милостиво сказал, что русские девки, даже и самые низкиеродом, куда краше английских королев, которые, как известно, тоже рыжие, да наних небось и глядеть тошно. То-то замуж никак не выйдут, так затянувшимсядевством и маются, грымзы-перестарки, а потому лезет им всякая дурь в головунасчет прав английских купцов в Московском государстве!

Борису Годунову, который при сем присутствовал, былоизвестно, что между царем и упомянутой королевою произошла очереднаяэпистолярная размолвка, вот Елизавета и получила словесную плюху. Он улыбнулсяв ответ государю и вскользь заметил, что новая придверница и впрямь удивительнохороша. Иван Васильевич снова окинул девушку взглядом, одобрительно кивнул – ивошел в царицыны палаты.

Годунов неприметно подмигнул девчонке и последовал загосударем, тая улыбку.

Никому и в голову не могло прийти, что именно скромный,улыбчивый, со всеми учтивый, знающий свое место Борис мог бы дать совершенноточный ответ на вопрос, откуда взялась эта рыженькая, ибо ее явление во дворцебыло прямым и непосредственным делом его, Борисовых, рук, – и загодя внесеннойплатой за ту услугу, которую Анхен Васильчиковой предстояло оказать своемупокровителю и сообщнику в уже недалеком будущем.

* * *