Одна конопатая девчушка, с красными варежками, подвешеннымичерез шею на тесёмке, чтоб не обронить, оглянулась на взрослого, шмыгнуланосом. Лет ей было восемь-девять, в разинутом рту зубы торчали через один – ещёне выросли.

– Шторожко! – звонко крикнула она, произнося «ш»вместо «с».

Все дети затихли, обернувшись на чужого.

Выражение лиц было одинаковое: напуганное и в то же времявосторженное. Воспользовавшись паузой, Полкашка сунула в рот леденец – надополагать, гонорар за сказку.

– Ну чаво вылупилша? – сердито сказалащербатая. – Иди куды шёл.

– Иду-иду. Только сопли подбери, – засмеялсяФандорин и вытер девчонке нос её же красной варежкой.

Вышел на середину, посмотрел в небо и замер. Такие яркиезвёзды и в таком количестве он прежде видел лишь в полуденных морях. Но здесь,подсвеченное белизной снега, небо было не беспросветно чёрным, как на юге, аотливающим голубизной. Небо в этих краях живее и теплее земли, поёживаясь отхолода, подумал Фандорин.

Как там урядник – один, в тёмном лесу? Упустит юродивого –беда.

Ещё сам бы не пропал…

В Богомилово!

Ульян вернулся заполночь, усталый, злой, весь покрытыйинеем.

Матерно, не по-раскольничьи ругаясь, рассказал, что шёл последу Лаврентия до лесного озера, а там налетел лиходуй — так в здешних местахназывают короткую, но буйную метель, вроде шквала на море. Залепило глаза,закрутило. Десяти минут не мело, а всю лыжню засыпало. Куда идти, непонятно.Порыскал-порыскал, да разве в темноте углядишь?

– Ушёл, пёс! То ли вправду в Богомилово, какдеревенским сказал. То ли вверх, на Лосьму. А может, в Данилов Скит повернул,там кликуш полно. Им хоть в землю, хоть в огонь.

– Почему к-кликуш? – быстро спросил Фандорин,натягивая шубу.

На ночлег всех разместили кого куда. Эраст Петрович ложитьсяне собирался, потому остался в конюшне, при лошадях. Кириллу как почётнуюгостью приютил староста. Прочих приезжих разобрали по крестьянским домам.

– В скиту вдовицы-старушки спасаются, век доживают. Сутра до вечера молятся, свечки жгут. Самая публика для Лаврентия.

– Что в Лосьме? – уже на ходу продолжал выяснятьФандорин. Остановился у сенного сарая, свистнул.

– Возчики живут. От Архангельска до Ярославля ходят.Народец тёртый… Да что вы на месте-то не стоите? И так с ног валюся, –осерчал урядник.

Сверху высунулась круглая голова Масы, из-за уха торчаласоломинка.

– Хаяку. Дэру дзо![28] – приказал емуЭраст Петрович. – А что в Богомилово?

Недовольно ворча и кряхтя, однако и не подумав перечить,японец стал спускаться по приставной лестнице.

– Большая деревня, богатая. На реке стоит. Писчики там.Книги старинные переписывают – тетради с молитвами, жития… Куда вы меня тащите?

Фандорин подтолкнул его к конюшне.

– Выводи, з-запрягай. Едем.

– Куда?

– В Богомилово. Далеко до него?

– По реке сорок вёрст.

– Тем б-более.

– А почём вы знаете, что он в Богомилово пошёл?

– Старушек живьём в могилу не загонишь, не тааудитория. Это раз, – наскоро объяснил Эраст Петрович, помогая надевать наконя упряжь. – С возчиками пропаганда самозакопания тоже не пройдёт. Этодва. А книгописцы – то, что ему нужно. Сидят на одном месте, вся жизнь вс-старине. Да и про предсмертную записку забывать не будем. «А вашим новымзаконам повиноваться никогда не можем, но желаем паче за Христа умерети».Помнишь? Это три. В Богомилово! Скорей!

Но очень уж скоро не получилось. Одинцовский конь, наканунепробивавший путь первым, ободрал бабки, и троих седоков ему было не увезти.

Пошли будить Крыжова. Тот сначала и слушать не хотел,говорил, что ночью будет метель, до Богомилова все одно не доехать. В том жедоме, где ночевал Лев Сократович, разместился и Евпатьев со своим кучером.Проснулся, принял участие в дискуссии. Никифор Андронович твёрдо объявил, чтопоедет и что нужно поднимать земского статистика – Кохановский не захочетотстать. Да и психиатра бросать в Мазилове нельзя, обидится.

В общем, отправились по домам опрашивать всех. Крыжовагитировал подождать до утра, Евпатьев убеждал, что метели бояться нечего, вкрайнем случае можно будет укрыться в лесу.

На все эти хождения было потрачено не меньше часа, но вконце концов в дорогу засобирались все, даже благочинный с дьяконом. Кириллу сдевочкой будить не хотели, но в доме старосты горел свет, там всё одно неспали, поэтому Никифор Андронович заглянул, спросил.

– В Богомилово? Поеду, – сказала Кирилла. –Никогда не бывала, а село, говорят, славное, христолюбивое. Полкашка, бериузелок!

Тут и Крыжов не выдержал:

– Чёрт с вами со всеми! Пропадать так вместе!

Пропасть, конечно, не пропали, но и до места не доехали.Прав оказался Лев Сократович.

Перед рассветом, примерно на середине дороги, на рекуобрушился снежный заряд. Исчезло всё: небо, лес, берег реки. Фандорин едва могразглядеть сквозь бешено несущиеся белые хлопья круп лошади. Вместо Одинцова,спавшего сзади, под тулупом, вмиг вырос сугроб.

Куда править, стало не видно, пришлось остановиться.

Из ниоткуда, перекрывая вой ветра, донёсся голос Крыжова:

– Влево! Влево! Все влево!

Слева, под крутым обрывом, действительно, было относительнотихо. Повозки одна за другой вынырнули из вихрящегося снеговорота, сбилисьполукругом.

– Ну и чего вы добились? – сердито крикнул ЛевСократович. – Лаврентий-то лесом, поди, проскочил, а мы встали. Двадцать сгаком вёрст до Мазилова, почти столько же до Богомилова!

– Это опасно? – нервно спросил доктор Шешулин,смахивая с бородки снег. – Я читал, метель может продолжаться и два, и тридня…

Евпатьев втянул носом воздух.

– Нет, эта не затяжная. Часов на пять, на шесть.Ничего, переждём. Вон там, под кручей, огонь развести, туда не задувает. Опятьже можно по очереди у меня в кибитке греться.