Одинцов схватил, едва глянул и передал Эрасту Петровичу.

– Та же рука!

Фандорин тоже узнал – и текст, и почерк: «Ваш новый устав иметрика отчуждают нас от истинной христианской веры и приводят в самоотвержениеотечества, а наше отечество – Христос…». И дальше всё слово в слово, вплоть дозаключительного: «А вашим новым законам повиноваться никогда не можем, ножелаем паче за Христа умерети».

– Спасли? – взял он гонца за плечо.

– И-и-и, какое там! Задохлись. Знать, ещё с ночи, послепожару залегли…

Одинцов схватил мужика за грудки:

– А Лаврушка-юродивый вечером по домам ходил?

Счётчик недоуменно смотрел на перекошенное лицополицейского:

– Знамо ходил, за подаянием.

– И к Ляпуновым?

– Дак Марья Божьим людям всегда рада… Была, –прибавил вестник, и его морщинистые щёки задрожали – сейчас заплачет.

Урядник заскрипел зубами:

– Гад ядовитый! Успел зубья воткнуть! Я Ляпуновыхпомню. Никита – мужик тихий, подъюбошник. Всем в доме Марья заправляла, большаябыла богомольница. Эх, и деток своих не пожалели! – Он развернулся,побежал к саням. – Садитесь, Ераст Петрович, назад поедем.

Но Фандорин не тронулся с места.

– Один п-поезжай. Мне в Раю делать нечего.

– Как это нечего? – Одинцов остановился. – Арасследовать? Вдруг опять чего не замечу, без вас-то?

– Расследовать будем п-потом. Нужно людей спасать.

Все кроме Кириллы и девочки, оставшихся в возке, толпилисьвокруг, но смысл спора им был непонятен. Лишь Крыжов, которому Эраст Петровичдавеча объяснил, из-за чего нужно ехать быстрей, слушал без удивления.

– Лев Сократович, без вас мне не обойтись, –обратился к нему Фандорин. – Поедете дальше? – Тот молчакивнул. – А вывезет ваша лошадь троих? Со мной ведь слуга. Мы с ним можемехать по очереди.

– О чём вы толкуете? – не выдержалЕвпатьев. – У кого зубья? У Лаврентия? В каком смысле?

Пришло время рассказать спутникам про поджигателя.

– …Человек это очень опасный, не останавливающийся ниперед чем. Минувшей ночью все мы могли погибнуть. Возвращайтесь с урядником вдеревню, г-господа. Там Лаврентий уж точно больше не появится, – сказалЭраст Петрович в заключение. – Сейчас не до переписи и тем более, –обернулся он к отцу благочинному, – не до пастырских объездов. Вот обезвредимпреступника, тогда с-сколько угодно.

После пожара никому и в голову не пришло оспаривать правостоличного «туриста» на принятие решений.

Никифор Андронович Евпатьев сказал:

– Правильно. Возвращайтесь, господа. А я, ЭрастПетрович, поеду с вами. Кто-то ведь должен мужикам мозги вправлять? Вас они непослушают, вы для них чужой.

– Ну, насчёт вправления мозгов – это скорее по моейчасти, – заметил Шешулин. – Особенно если разыщем блаженного.Классический случай параноидальной мегаломании с ярко выраженнойдеструктивно-суицидальной компонентой. Как вы могли заметить, я умею обращатьсяс подобной публикой.

Отец Викентий, перекрестившись, важно молвил:

– Когда ж пастырю и быть с пасомыми, ежели не в часиспытаний? Желаю, господин Кузнецов, вам сопутствовать. Более того – обязан.

И даже травоядный Алоизий Степанович не отступился:

– Эраст Петрович, я приносил земству присягу выполнятьсвои обязанности честно, не взирая на лица и не отступая передпрепятствиями, – объявил статистик, приосанившись. – И мне несколькообидно, что вы могли предположить, будто я, выпускник Петербургскогоуниверситета, из страха перед опасностью…

– Эхма! – перебил его лепет Одинцов, швырнув своейчёрной барашковой шапкой о землю. – Ну, и я поеду! Нехай исправник соследователем трупы откапывают, а мне бы живых уберечь!

Дискуссию подытожил Евпатьев:

– Стало быть, едем, как ехали. Только помните, господа:насильно никого не принуждали.

Пирамида

После этой экстренной остановки погнали ещё быстрей, чемпрежде.

Теперь, когда главная цель экспедиции переменилась, караванвозглавили сани законоблюстителя. Полицейский нахлёстывал своего конька нежалея, из-под копыт звёздочками разлетался смёрзшийся снег, от заиндевевшихбоков валил пар.

Следующая деревня, куда нужно было попасть раньше зловещегопроповедника, называлась Мазилово, и жили в ней мазилы, то есть художники, ноне иконописцы, а люди лёгкие, весёлые – лубошники. Почти в каждой крестьянскойизбе по всему северу, и отнюдь не только в жилищах староверов, висела ихживописная продукция: отпечатанные кустарным образом картинки духовного имирского содержания. Коробейники носили всех этих «Алексеев-Божьих-Человеков»,«Бов-Королевичей» и «Финистов-Ясных-Соколов» по деревням и ярмаркам, продавалипо пятачку, по гривеннику. Промысел копеечный, но широкий охватом, а потомуприбыльный.

До места добрались перед закатом.

– Вон оно, Мазилово, – показал Одинцов насбившиеся в кучку дома – не такие, как в первых двух деревнях, а маленькие,уютные, с радостными цветными ставнями. – Помогай Господь, чтоб неопоздать…

Он привстал, гаркнул на притомившегося буланого, и тот,качнув косматой башкой, расстарался – запустил дробной рысью.

У околицы несколько молодых баб и девок в ярких платкахзанималась странным делом – набирали в горшки снег.

– З-зачем это они? – удивился Эраст Петрович.

– У нас верят – крещенский снежок гож от сорока-недуговлечить, – кратко объяснил Ульян, а сам все тянул шею, оглядывалдеревню. – Эй, бабоньки! Лаврентий-блаженный не у вас?

Местные жительницы глазели на приезжих. Одна, постаршедругих, степенно ответила:

– Утресь был. Поснедал, подаяние по домам собрал и далепобрёл.

Полицейский и Фандорин одновременно выкрикнули:

– Куда?

– Все ж-живы?

– Слава Богу, – изумилась молодка, обратившисьсначала к Эрасту Петровичу. А уряднику сказала: – Куда-куда. Знамо – в лес.

– Держите! – кинул Одинцов вожжи спутнику. –Какой тропой он пошёл, видала? Эй, кто видал? Показывайте!

Тут подкатил Никифор Андронович.

– Христос спасай, красавицы! Все ль у вас ладно? ЯЕвпатьев.