H. М. Зотову. Там в первый день розыска он сослался на свое показание о письме и о движении на Москву у Ромодановского 11 октября и поэтому был «вдругорядь не пытан и огнем не зжен». На следующий день, 15 октября, он, однако, был подвергнут пытке и с пытки подтвердил и про бунт, и про убиение бояр, иноземцев и солдат, и про возмущение, сказав при этом, что он «то все с своею братьею чинить хотел». Он сделал далее важные разоблачения о письме: «Васка-де Тума, пришед с Москвы, сказывал ему, Ганке, да товарищу его Ивашке Чике на Двине реке в обозе в то время, как то письмо чел Артюшка Маслов, что-де то письмо, как он был на Москве, отдала ему, Васке, из Девичья монастыря у задних ворот старица Лисафья, родом полька, а чья словет, не ведает. А выслала-де с тем письмом к нему, Васке, княгиня Лобанова, что живет у царевны Софьи Алексеевны, а сказала-де ему, Васке, что приказала ему то письмо отдать она, царевна. А подходил-де он, Васка, к тому монастырю для пересылки с царевною почасту и дожидался, как старицы пойдут платья мыть, и, дождався той старицы, говорил, чтоб от него донесла ей, царевне, о том, что государя-де за морем не стало, чтоб она, царевна, для управления была по-прежнему, а царевича б посадить на царство. А те-де слова он, Васка, говорил от себя и от товарищей своих осмидесяти человек, которые были с ним на Москве (беглецы весной 1698 г.), а не от всех полков. Да с тою же старицею, которая письмо отдала, был от царевны приказ, чтоб он то письмо, пришед с Москвы в полки, прочел всем стрельцам и словесно б сказал, чтоб они шли к Москве для бунту и побиения бояр, и иноземцев, и солдат. А она-де во управлении у них быть хочет. А кто то письмо писал, того он, Васка… не сказал». Упомянув далее, что слышал от Тумы, будто бояре, а именно Т. Н. Стрешнев да князь И. Б. Троекуров, хотели царевича удушить, Гагара в заключение своего показания сообщил, и также со слов Тумы, известие, единственное, не повторяющееся в других показаниях, о сочувственном отношении к стрельцам дьяков Стрелецкого приказа и об их подстрекающих словах к приходившим тогда в Москву беглецам: «Да ему ж де, Васке, говорили на Москве Стрелецкого приказу дьяки, а кто имяны, не сказал и он, Ганка, нe знает: что-де вас, стрельцов, к Москве пришло мало? и теми словами они, дьяки, их ублажали, а для чего, про то от него, Васки, не слыхал». Показания Гагары были признаны H. M. Зотовым настолько существенными и важными, что, как гласит сделанная на записи их отметка: «Того же числа с сих Ганки Гагары распросных речей в Преображенский приказ к стольнику к князю Федору Юрьевичу Ромодановскому для ведома послан список»[790].

В общем что же дало следствие 14–15 октября о письме? Показания о письме, даже и положительные, были довольно смутны: читал Артюшка Маслов, но чтo было в письме, не все слышали, некоторые потому, что в кругу далеко стояли от читавшего, другие потому, что по той или другой причине отсутствовали. Слышавшие не все сразу поняли содержание. Значительное, прямо подавляющее большинство стрельцов на вопрос: через кого было передано письмо, отзывались неведением, и это не было только запирательством: толпа и в самом деле как могла знать, кем было передано письмо? Те же очень немногие стрельцы, которые оказались знающими об этом, показывали, что письмо было с верха, что письмо было из Девичьего монастыря, что Туме его передал отставной стрелец, что передали его бабы, что передала его сестра Тумы. По этим показаниям Васька Тума сам говорил, что письмо отдала ему его родная сестра Улька Дорофеева, и Васька же Тума сам говорил, что письмо ему отдала старица Лисафья. Наконец, было показание, что передатчицей была стрельчиха вдова Агафья, мать Марчки Петелина. Здесь сколько было показывающих, столько же и разных показаний, столько же новых нитей для следствия, и, однако, надо сказать, что концы всех этих нитей прятались, падая в воду, и тонули в общей мути молвы, разговоров и слухов, «в которых нельзя было уловить никакого определенного следа». Следствие не дало по вопросу о письме никаких положительных результатов, сравнительно с теми, которые были добыты допросами стрельчих 5–7 октября.

XVIII. Дьячок Костька Сухарев. Оговор преображенских солдат. Пир у Гвариента

Следствие случайно осложнилось еще двумя эпизодами. Словоохотливый и экспансивный пятидесятник Чубарова полка Савостка Плясунов на розыске у князя Ф. Ю. Ромодановского после ответа на вопросы по трем статьям без всяких вопросов показал еще о встрече стрельцов на пути между Волоком Ламским и Воскресенским монастырем во время их движения на Москву с некиим дьячком табачной продажи, возвестившим стрельцам о том страхе, который возбуждается их движением в Москве, и о приготовлениях в городе к осаде, рассчитанной на шесть недель. Дьячок уговаривал стрельцов не останавливать их похода на Москву и не поддаваться в том случае, если бы из Москвы была сделана какая-либо попытка остановить их движение, удовлетворив их денежной выдачей. «Идучи-де дорогою с Волока Ламского, — говорил Савостка, — за один или за два стана не дошед Воскресенского монастыря, приходил к ним во все четыре полка дьячок, сказался табашной продажи, а имени его не знает, и говорил: на Москве-де кликали клич, чтоб убирались в Белой город и имели б с собою запасов на шесть недель. И буде с Москвы к ним, стрельцам, будет какая присылка и будут вас прельщать деньгами, чтоб вам к Москве не ходить, и вы-де на денги не прельщайтеся, одно-де подите к Москве. А ныне той табашной продажи дьячок где и как его зовут, про то сказать не упомнит, а имя-де его велели они записать Артюшке Маслову». Маслов подтвердил слова Плясунова: такой дьячок приходил к ним в полки от Воскресенского монастыря за стан или за два под вечер и такие слова, что сказал Плясунов, действительно говорил. О себе дьячок сказал: «Иду-де я в дворцовую Клушинскую волость к табашной продаже». Записал ли он, Артюшка Маслов, его имя или нет, он не помнит, но в лицо его признает. Выслушав дьячка, пятидесятники и десятники всех четырех полков хотели снарядить посылку разведчиков, чтобы узнать, что делается на Москве и в полку боярина А. С. Шеина, но почему-то такая посылка не состоялась. Показания Плясунова подтвердили также пятисотный Якушка Алексеев и допрашивавшиеся в тот день у Ромодановского стрельцы Чубарова