Осенью 1990-го, вернувшись в Москву, я сразу уехал на Вологодчину. А в тот тускло-солнечный день с утра уплыл на лодке по Ферапонтовскому озеру. За весь день ни на воде, ни по берегам ни души не видел. Вернулся в избу, а моя хозяйка, эдакая дожившая до перестройки Матрёна, и говорит: «Слышь, под Москвой-то попа убили».

Упало сердце. Топором… Представить это чело надколотым, этот лик окровавленным… невозможно.

Роза Кунина-Гевенман

Не забуду произнесённых Марией Витальевной слов про Алика (так она всегда его называла): «Он никуда не ушёл, он всегда здесь – с нами…»

Кардинал Жан-Мари Люстиже

Я потрясён известием об убийстве отца Александра Меня. Я познакомился с ним в мае 1989 года в его приходе недалеко от Москвы. Он излучал необыкновенное духовное и интеллектуальное сияние. Он был Человеком Мира.

Это варварское убийство – трагедия для всей страны, которая более, чем когда-либо за всю свою историю, нуждается в Благой Вести и Евангелии. Убийство человека, отдавшего жизнь Богу, – это бунт против Бога и рана, нанесённая собственному народу.

Я молюсь за отца Александра Меня, за его близких, за его приход и за всю Православную Церковь, которой нанесён страшный удар.[135]

Андрей Мановцев

Узнали вечером в воскресенье 9-го, звонили друг другу, не могли успокоиться и перезванивали. В понедельник 10-го я поехал с друзьями в Новую Деревню к пяти часам вечера. Должны были привезти из морга тело отца Александра, и должна была состояться первая по нему панихида. Когда приехали, храм был ещё пуст, и было удивительно тихо. Понемногу прибывал народ, а тело всё не привозили. Вот привезли наконец, и все внутренне словно ринулись к гробу, и стало всем трудно на сердце, очень трудно, будто в воздухе что-то встало. Разобрались, где стоять, служба началась. Певчие вначале петь почти не могли. Пели, пели, и не сбивались, но всё ведь чувствовалось. И вдруг – нет, не то чтобы вдруг, постепенно, незаметно, – а вдруг и заметно стало легче! Такое можно пережить только в Церкви. Пели уже без труда, голоса расправились.

Помню, как шли, уже в темноте, пешком до станции, через родное знакомое поле, с этими деревьями вдалеке, стоящими разреженно, так что сквозь них всегда видно небо. И было несказанно легко, будто и не было всей той тяжести ни вчера, ни пару часов назад, будто и не умирал отец Александр. Много раз впоследствии вспоминал я первую панихиду и особенно рад был тому, что успел повидать лицо умершего отца Александра. Ибо на следующий день его отпевали, как и полагается, с закрытым лицом. А был он спокоен, так спокоен, что вспоминались слова Жуковского о лике только что почившего Пушкина. Вспоминалось и то, как на литургии стоял отец Александр за алтарём и как смотрел на нас. В нём был глубочайший мир, глубочайшая уверенность, что паства его – в руце Божией.

Юрий Пастернак

В тот памятный осенний день 9 сентября я внезапно проснулся очень рано. Посмотрел на часы – 6:40. Меня напугал мой сон. Вот он вкратце. Я в чьём-то доме. Открывается дверь – и в комнату стремительно вбегает взволнованный очень смуглый человек. Его голова обмотана белым окровавленным полотенцем на манер чалмы. Он удивлённо взглянул на меня и, открыв какую-то дверь, быстро исчез за ней.

Тут я проснулся. В ушах продолжала звучать фраза, произнесённая «закадровым» голосом: «Умер, он умер!» Кто умер – было непонятно, но сердце сжалось от скорби, и пришла мысль, что речь идёт об очень близком мне человеке, но не о родственнике, а о ком-то из церкви, из общины. Едва дождавшись времени первой литургии, я поспешил в церковь на «Речном вокзале», что недалеко от моего дома. В этом храме служил недавно рукоположенный в священники отец Александр Борисов. Иду я по аллее парка, а в голове продолжают звучать страшные слова из моего сна: «он умер, он умер». Иду, испытывая смертельную тоску, чувство невозвратной потери, скорблю, не зная о ком, и на глаза наворачиваются слёзы. После причастия спрашиваю у отца Александра Борисова: «Батюшка, всё в порядке? Ни с кем из наших ничего не случилось? Вы не слышали?» «Нет, ни о чём таком не слышал», – ответил он.

Днём или ближе к вечеру кто-то мне позвонил и сообщил совершенно невероятную новость: убит отец Александр! Потом позвонил Володя Шишкарёв и поведал, что стрелки его настенных часов остановились ровно в 6:40 утра, в тот момент, когда был убит батюшка… Появилось желание сразу же ехать, но куда? За окном вечер. Я созвонился с Сергеем Бессарабским, и мы договорились завтра утром ехать в Семхоз. Наутро он заехал за мной, и мы отправились в неблизкий путь.

Возле дома отца Александра никого не было. На тропинке, намокшей от дождя, ведущей к воротам дома, видны были сгустки крови. Моросил дождь. Скоро стали подъезжать батюшкины духовные чада. Помню Олега Степурко, Ольгу Ерохину, Алика Зорина. Кто-то из них сказал, что есть такая древняя традиция – оставлять на память о святых мучениках вещи со следами их крови. Мы стали прикладывать к мокрой земле, осыпанной листьями и обагрённой кровью батюшки, у кого что было. У меня в сумке оказались книги издательства «Жизнь с Богом»: «Сын Человеческий» и «Молитвослов». Кто-то доставал Евангелие, кто-то горстями собирал побуревшие от крови опавшие листья. Потом мы поехали в морг…

Гроб с телом отца Александра поставили посреди церкви на всю ночь и сняли с него крышку. Прекрасное лицо было бледным, на нём были небольшие ссадины. Зоя Афанасьевна Масленикова решила остаться возле батюшки до утра и предложила мне последовать её примеру, но я, беспокоясь о беременной жене и болевшей тогда маленькой дочери, уехал ночевать домой, в Москву, в чём потом горько раскаивался. Всю ночь у гроба читали Евангелие.

Утром 11 сентября, подъехав к церкви в Новой Деревне, я был потрясён количеством народа, приехавшего на похороны. Церковный двор собравшихся не вмещал, толпа напирала, и люди вынуждены были перешагивать через невысокую ограду и располагаться между цветочными клумбами. Огромная толпа стояла вне двора, на улице, за воротами церкви. Повсюду ходили люди с камерами и снимали всех направляющихся в церковь. Кого тут только не было! Крепыши-гэбэшники, оглядывающиеся по сторонам с безучастными лицами; инвалиды-афганцы в камуфляже, уважавшие отца Александра, участвовавшего в решении их насущных проблем, спасавшего их от самоубийств. Они неоднократно предлагали батюшке обеспечить охрану, да только он не соглашался. Мелькали корреспонденты газет и телеоператоры различных студий, кто-то из них залез на колокольню; множество людей с интеллигентными лицами, монахи, приезжие и, конечно, много наших, «новодеревенских». Священников было немного, и они, находясь в алтаре, готовились к службе. Изредка в толпе появлялись люди известные, лица «из ящика»: писатель Фазиль Искандер, поэт Андрей Вознесенский, режиссёр Марк Розовский, телеведущие программы «Взгляд»: Александр Любимов, Дмитрий Захаров, Александр Политковский, о. Марк Смирнов. Говорили, что на похоронах присутствует Осташвили из общества «Память». Особняком, за цветочной оградой, между клумбами, стоял друг отца Александра философ Григорий Померанц. На его лице были скорбь и растерянность.