– Знаешь, Родинька, ты, пожалуй, прав, мне совершеннонечего делать в Лондоне целую неделю. Поедем вместе на три дня. Повидаемся сЛелькой, погуляем с тобой по городу, купим тебе запас новых сорочек, носков игалстуков. Как тебе такой вариант?

– Годится, – кивнул Родислав.

Перспектива сделать покупки в престижных магазинах Лондонаего явно вдохновила. Ну и хорошо, подумала Люба. Они съездят в Англию, онамысленно попрощается с дочерью, а потом, после возвращения, когда ей назначатдень операции, она все расскажет Родику. Не следует портить ему поездку, пустьу него будет хорошее настроение, пусть он с удовольствием походит по дорогиммагазинам. Это будет их последняя совместная поездка. Это будут последние дни,когда можно будет хотя бы притвориться, что все в порядке.

В этот вечер Люба, против обыкновения, не занималась ниуборкой, ни стиркой. Она внезапно поняла, что ей все равно, насколько чисто вдоме. Не может она сегодня тратить на это время, его осталось так мало, такничтожно мало… Она вспомнила, как Родислав сидел за столом, как ел, как резкоотодвинул тарелку, как не хотел, чтобы Денис с Юлей жили в их московскойквартире, вспомнила свою неприязнь к мужу в этот момент и вдруг подумала: «Яуйду, а он останется, такой сытый, такой довольный, такой богатый. Такойспесивый барин. Когда он узнает, чем я больна, он начнет сторониться меня,будет брезговать даже прикоснуться ко мне. Ему не понравится, что я слабею, чтоне могу ухаживать за ним так, как раньше, как он привык, и еще больше ему непонравится, что я сама буду нуждаться в уходе. Его все это будет раздражать – имоя немощь, и запах лекарств, и все прочее. Он будет злиться на меня за то, чтоя умираю. Все это никак не соответствует его представлениям о богатом, успешноми благополучном бизнесмене и его счастливой семье. Может быть, он окажетсянастолько слабым, что бросит меня, как только узнает, что я умираю. Может быть,мне уйти в хоспис, чтобы избавить Родика от страданий рядом с умирающей от ракаженой… Господи, ну почему я все время думаю о нем, вместо того чтобы подумать осебе?! Это же я умираю, я, я! Я, а не он. Это обо мне надо сейчас думать, а нео нем. С ним-то все в порядке, он здоров и, бог даст, будет здоров еще многолет. Он не любит меня уже очень давно, и ему станет только легче, если я умру.Он сможет жениться на молодой женщине и наслаждаться любовью и богатством. А яуже ничего не смогу в этой жизни, которой осталось так мало. Я ненавижу его, егосамодовольство, его самоуверенность, его барственность, его амбиции… Боже мой,откуда такие мысли? Как я могла даже про себя произнести эти слова? Неужели ядействительно его ненавижу? Да нет же, нет, я его люблю, я всю жизнь еголюбила. Я столько сделала ради этой любви, столько перетерпела… И что? Зачемвсе это было? Чтобы вот так, за несколько месяцев сгореть в шестьдесят двагода? Какой глупой и бессмысленной выглядит жизнь, когда понимаешь, что оназаканчивается, какой короткой и неправильно прожитой, какой до слез жалкой иущербной… Все время кажется, что впереди еще много времени, и можно все успеть,и все наверстать, и доделать все недоделанное, и испытать все неиспытанное, итак бездарно тратится время на всякую ерунду. А потом выясняется, что ты уженичего не успеешь, не наверстаешь, не испытаешь и не доделаешь, потому чтовремени не осталось. У Родислава время есть. А у меня его уже нет. Но почему я?Почему?»

* * *

Ворон захлебывался слезами и сморкался в крыло. Каменьудрученно молчал. Да и что тут скажешь? Такого поворота он никак не ожидал. Онвсе надеялся, что вот-вот из Лондона вернется Леля с мужем, желательнобеременная, и Денис с Юлей останутся навсегда в семье Романовых, и снова у Любыи Родислава будет полная семья с детьми и внуками. Камень хорошо помнил самоеначало, когда они только присматривались к будущим героям, и Ворон рассказывало загородном доме, где за большим столом сидят не то двенадцать, не то десятьчеловек «в возрасте от двадцати до шестидесяти», в том числе Люба с Родиславом,и все ждал, когда же настанет черед этого чудесного эпизода, чтобы можно былопорадоваться. А теперь, похоже, все будет выглядеть совсем не так.

– И что дальше было? – осторожно спросил Камень.

– Они съездили в Лондон, повидались с Лелей. Лелячто-то учуяла, она же у них чувствительная, даже была с матерью болеевнимательна, чем прежде, и все спрашивала, не болеет ли она, но Любаотнекивалась и рассказывала о зимнем авитаминозе и об усталости от эпопеи сдомом. В конце концов Леля поверила и вроде бы успокоилась и даже с гордостьюпоказывала родителям поэтический сборник с ее иллюстрациями. Она не забросилазанятия рисованием и вполне преуспела в этой области, даже гонорар получила.Вернулись они в Москву, Любе назначили день операции, и ей пришлось всерассказать Родиславу.

– И как он отнесся?

– Испугался, конечно. Впал в панику, его даже рвало.Давно уж такого за ним не наблюдалось. Потом начал судорожно метаться,поднимать на ноги всех знакомых, в первую очередь Аэллу, чтобы нашли самыхлучших врачей. Он все никак не мог поверить в окончательность диагноза инадеялся, что найдется самый лучший и самый умный доктор, который скажет, чтовсе не так и Любину болезнь можно легко вылечить. Он таскал Любу наконсультации к самым крутым специалистам, но все они говорили одно и то же. Ну,и где-то дня за три до операции Романовы собрали в своем доме друзей и близких.Любочка попросила Родислава позвать гостей, хочу, говорит, еще побыть хозяйкойдома, пока есть силы.

– И кого собрали?

– Да всех, кого обычно. Аэллу с Кириллом позвали,Тамару, Бегорского, Ларису с Василием и детьми, Дениса с Юлей, которые уже вМоскву съехали, – Ворон несколько оживился и принялся передавать сцены влицах. – Это как раз и было то загородное сборище, про которое я тебе в самомначале рассказывал, помнишь?

– Помню. А я все жду, когда ты до него дойдешь.

– Ну вот, дошел. Очень славно они все посидели,поговорили, посмеялись даже, хотя все уже знали про Любину болезнь.

– А ты, помнится, что-то про любовь бормотал, когда проэту сцену говорил, – напомнил Камень. – Кто-то кого-то любит, или нелюбит, или не верит… В общем, что-то невнятное.

– Это тогда было невнятное, а теперь очень дажепонятно. Значит, смотри, – Ворон устроился поудобнее, чтобы можно былозагибать перья, не теряя равновесия. – Аэлла любит Кирилла, но сама обэтом не догадывается, она уверена, что ей просто хорошо с ним, удобно и пустьон будет рядом, если ему так хочется. А Кирилл ее любит, но знаешь, как-топо-отечески, хоть она и старше его. Он к ней относится как к неразумномуребенку, которого надо опекать и оберегать, а то он глупостей наваляет. Теперьдальше: Тамара и Бегорский. Он точно знает, что любит ее, и терпеливо ждет,пока она дозреет.

– А она? – с интересом спросил Камень.

– Ну, она-то уверена, что никогда никого, кроме своегоГригория, полюбить уже не сможет. И сама не замечает, что все большепроникается чисто женским интересом к Андрею. Она его всю жизнь любит какдруга, а теперь в ней и другое просыпается, но она пока ничего не замечает.