– Могу догадаться, – вздохнул Камень. – Тыдальше-то посмотрел?

Ворон отвел глаза и промолчал.

– Ты что, не слышишь? – окликнул его Камень, чутьповысив голос. – Я спрашиваю, ты дальше посмотрел?

– Не глухой, – огрызнулся Ворон. – Посмотрел.

– А чего молчишь? Рассказывай.

– Да не могу я! – выкрикнул Ворон. – У менясердца не хватает такое рассказывать! Можешь ты это понять, дубинастоеросовая?! У меня и без того ком в горле стоит, я уж и так все подробностипропускаю, не пересказываю тебе, потому что плакать начинаю.

– Ворон, миленький, – ласково заговорилКамень, – я тебя очень хорошо понимаю, у меня у самого душа болит, нокакой ты видишь выход? Бросить историю, не досмотрев до конца?

– Жалко, – всхлипнул Ворон, – мы стольковремени и сил на нее положили. А может, пропустим грустное и будем дальшесмотреть? А вдруг Люба поправится? Представляешь, я загляну сразу в конец года,в она там здоровая и веселая.

– Думаешь, так может быть? – засомневался Камень.

– Ну а вдруг? Вдруг нашелся какой-нибудь чудесный врачили изобрели какое-нибудь новое лекарство, и все станет хорошо. А?

– Но ты ведь знаешь, что все не так, – печальносказал Камень. – Ты сам признался, что уже посмотрел дальше. Зачем этипустые мечтания?

– Так хочется надеяться… – Ворон смахнул крыломслезу. – Не могу поверить, что все заканчивается так плохо. Ладно, слушай.Только я вкратце, потому что сердце разрывается.

* * *

Финал конкурса «Евровидение» решили смотреть все вместе вгостиной на первом этаже дома. Теперь рядом с длинным кожаным диваном, накотором любил сидеть перед огромным, висящим на стене экраном Родислав, стоялотдельный удобный диван для Любы. Тамара помогла сестре устроиться и села рядомв мягкое глубокое кресло.

– Любаша, тебе что-нибудь принести? – заботливоспросил Родислав. – Может, чайку?

– Не хочу, спасибо, Родинька.

– А мороженого?

– Чуть-чуть можно, – улыбнулась она.

Тамара тут же вскочила на ноги.

– Я принесу.

Родислав жестом остановил ее.

– Я сам. Сиди, отдыхай, ты и так целый день была наногах.

Он давно забыл о своей неприязни к сестре жены и теперь былблагодарен ей за помощь.

Люба несколько раз лизнула мороженое и отдала его Тамаре.

– Все, больше не могу.

Программа началась. Родислав любил смотреть этот конкурс икаждый год сидел до глубокой ночи, ожидая результатов голосования. Люба никогдапрежде «Евровидение» не смотрела, но сейчас в ней проснулась жадность ко всему,чего она никогда не видела. Жаль только, что не было сил. Если бы она могла,она бы поехала путешествовать, посмотрела бы далекие страны, но самое большее,что она теперь могла, это лежа на диване посмотреть никогда не виденнуютелепрограмму или прочесть новую книгу.

– Это что, песня? – громко возмущался Родиславпосле очередного номера. – По-моему, это бессмысленный набор звуков.

– Ну что это за исполнение! – яростно негодовал онпосле другой песни. – Мелодия про одно, а певец поет совершенно продругое. И вообще, где у него голос?

– Тома, принеси, пожалуйста, блокнот, – попросилаЛюба тихонько.

– Зачем?

– Я хочу кое-что записать, пока не забыла.

Тамара принесла блокнот в твердой обложке и ручку, Любапристроила блокнот на коленях и начала записывать. Тамара, скосив глаза,наблюдала за сестрой. Без очков для чтения она не могла разобрать слова, ноточно понимала, что это не черновик завещания, слова были короткими и написаныв столбик, рядом с каждым словом – цифры. Концерт продолжался, Родислав синтересом следил за выступлениями участников конкурса и не замечал, что женачто-то пишет.

Тамара не выдержала.

– Любаня, что ты пишешь?

– Список, – коротко ответила Люба.

– Список чего?

– Покупок. Я попрошу тебя в ближайшие дни поехать и всеэто купить.

– Что – все это? – не поняла Тамара. – Тыможешь толком объяснить?

– Рубашки, носки, белье для Родика, бытовая химия,всякие припасы. Пусть у него останется после моей смерти запас хотя бы накакое-то время, пока не найдется тот, кто будет о нем заботиться. Может быть,он наймет помощницу по хозяйству, он же всегда хотел.

– Господи, Любаня, ну о чем ты думаешь?! – громкопрошептала Тамара. – Зачем тебе такие мысли? Гони их, они негативные.

– Они позитивные, – улыбнулась Люба. – Я хочупозаботиться о Родике. Он ведь даже не знает, какие у него размеры, он сам несможет себе ни ботинки купить, ни трусы, я всегда сама этим занималась. Ходилавместе с ним в магазины и разговаривала с продавцами, а он только примерял то,что они приносили. И я не хочу, чтобы после моего ухода он совсем растерялся. Япишу отдельные списки для него и для того, кто потом будет его обслуживать. Мненадо записать, какие продукты следует покупать и в каких магазинах, что и какнужно ему готовить, какой бытовой химией пользоваться. Но это на будущее. Азавтра ты, пожалуйста, поезжай с этими списками и все-все-все купи, чтобы емухватило на какое-то время.

Тамара сходила за очками и просмотрела исписанныенеуверенным, изменившимся Любиным почерком страницы. Ей стало так больно и такгорько, что захотелось завыть. Она оглянулась на Родислава, но тот сидел к нимспиной и не отрывался от экрана.

– Родик, сделай, пожалуйста, чуть погромче, –попросила Люба.

Родислав нажал кнопку на пульте, прибавил громкость, итеперь тихий разговор сестер был совсем не слышен. Тамара поняла, что Любахочет скрыть от мужа и свои списки, и свои черные мысли.

Люба сделала Тамаре знак наклониться поближе.

– Знаешь, Тома, у меня был такой период, когда я Родикаразлюбила, а потом даже начала его ненавидеть, – прошептала она. –Это было не очень долго, примерно год. А теперь я так себя корю за это! Ведьгод – это же очень много, и весь этот год я могла его любить. А я, дура, невоспользовалась такой возможностью. И потратила целый год на то, чтобы злитьсяна него и раздражаться. Простить себе не могу. Теперь я понимаю, какой он насамом деле чудесный, добрый, заботливый, и чувствую себя ужасно виноватой и зато, что разлюбила его, и за то, что теперь он так мучается со мной.

– Ты его разлюбила, когда появился молодойлюбовник? – шепотом спросила Тамара.

Родислав обернулся.

– Эй, девчонки, что за секреты вы там развели? Почемушепчетесь?

– Да мы о своем, о девичьем, – с деланойвеселостью ответила Тамара и снова наклонилась к Любе.