То ли вновь уйдя с головой в исследование, то ли специально нервируя своих пленников, мужчина особо не торопился. Сначала он прошёлся по дому, осмотрел его убранство. Вероятно, надеялся найти что-то интересное для себя, ведь эта семья потомственных торговцев была весьма состоятельна. Увы, его взгляду не за что было зацепиться, только за скудные следы жизни, с которой смирились все эти эльфы. А к такому магистр уж точно терял интерес мгновенно.

Только спустя какое-то время маг вновь взглянул на своих пленников, всё-таки случайных свидетелей. Они боялись и с каждой минутой его бездействия — всё больше. И если мужчины семьи прятали страх за напущенной, отчаянной смелостью, то большие красивые глаза женщин были переполнены слезами.

А как не бояться того, кто одним лишь взмахом руки (как им казалось) вмиг обесценил все их попытки к сопротивлению?

Единственное, что у Безумца вызвала картина сбившихся в кучку перепуганных раттусов, так это усмешку. Всё-таки эти напуганные взгляды, направленные на него, грели гордость старому магу. В погоне за этим чувством превосходства над остроухими, которое он потерял вместе со своим миром, он даже слишком многое себе позволил, в магическом плане. Для остальных вся его магия действительно заключалась лишь в лёгком взмахе руки и посоха, но на самом деле это заклинание энтропии, позволяющее сковывать движения сразу нескольких жертв, управлять их телами, имело сложность наивысшего уровня. Слабая Завеса позволила без подготовительных затрат разбрасываться таким заклинанием. И всё же это было непомерное расточительство и огромный риск остаться на долгое время без собственных сил. Ещё несколько минут, и он будет страшно истощён магически, заодно и лишних демонов приманит. Но в данный момент маг об этом не думал, холодное здравомыслие было затуманено злостью. А магистр злился, и сильно.

И всё же даже злость не позволила ему допустить фатальную ошибку: продолжать наслаждаться собственным превосходством. Безумец всегда знал меру.

Нужно было закончить задуманное. И уходить.

Приблизившись к эльфам, маг схватил за руку самую младшую из присутствующих и отвёл в сторону. Девочка ни за что бы не отошла от матери, за которой пряталась, как за защитой, но только чарам магистра, которые вынуждали к подчинению, она противостоять не сможет.

С этого самого момента начинались серьёзные волнения. Сдерживать эльфов от попыток защитить их чадо становилось всё сложнее. Глава семьи даже частично распутался от магических пут, почти вскочил. Впрочем, именно этого маг и добивался. Ведь чем больше эльф понимает, как немного ему осталось, чтобы освободиться, тем сильнее будет его отчаяние, когда он осознает, что преодолеть это «немного» он так и не сможет.

А пока тевинтерец глянул на ту, которую держал рядом…

Девочка боялась, дрожала. По её щёчкам бежали слёзы. А с губ срывалась рваная неслышная просьба отпустить её, всех их. Не сдержавшись, магистр коснулся заплаканного личика, стёр слёзы. Кажется, впервые в его белых глазах промелькнули хоть какие-то эмоции, кроме холодного спокойствия. Кажется, это было даже какое-то подобие извращённого сожаления. Ведь такие жертвы излишни. Дети не в ответе за глупости своих родителей…

Но что бывает с мучителями, которые щадят своих жертв или заигрываются с ними, мужчине было известно прекрасно. Ведь он сам когда-то был этой «жертвой», брошенной на медленную и мучительную смерть. Но он выжил. И месть его была кровавой, безжалостной.

В этом деле нет места жалости, урок маг запомнил прекрасно. Проявить слабость, отпустить жертву и оставить за своей спиной неконтролируемо рвавшееся к мести существо, может только глупец. Таковым магистр не являлся.

Когда холодное лезвие кинжала коснулось шеи эльфочки, она вздрогнула, всхлипнула. Наверняка хотела позвать на помощь родителей, которые для любого ребёнка являются главными защитниками, но не смогла, потому что ей прикрыли рот рукой.

— Ma'din emma harel, da'len. Ar tu shem'na'din, — призыв не бояться и обещание быстрой смерти — это, конечно же, не те слова, которые сейчас бы были необходимы. Но он хотя бы не врал. Поскольку мучить невинную жертву не собирался.

Хватило всего одного движения, рывка, чтобы совершить задуманное быстро и безболезненно. Эльфочка тут же ослабла и навсегда затихла. Руки мага подхватили, не дали упасть плашмя, а аккуратно уложили на пол уже бездыханное тельце маленького создания.

— Тварь! Монстр! Чудовище!

В ответ мужчина только хмыкнул. Ни эти слова, ни плачь женской части заложников его не задели. Да и должны ли? В его время это было привычной практикой. А если и осуждалось, то только в качестве весьма расточительного поступка, а не аморального. Наоборот, содеянное им можно было даже назвать милосердием, хотя бы потому что остальные будут вынуждены испытать на себе месть за задетую гордость магистра-малефикара.

Конец всех этих прелюдий наступил тогда, когда мужчина коснулся разбитой губы. От боли он зашипел. Вместе с тем эта боль вновь напомнила ему о произошедшем, о том моменте, когда поганый раттус посмел поднять на него, магистра, руку. Эмоции того момента вновь по новой нахлынули на него, заставили испытать тот же неистовый гнев.

Поэтому он уже злостно глянул на эльфа, который катался по полу в гневном припадке, стараясь вырваться из магических оков и добраться до ненавистного человека. Да только всё это бесполезно.

Безумец, может быть, и смирился с правилами нового мира, признал, что следовать им всё же лучше, чем затеять безвыигрышную борьбу против. Но этого смирения всё равно будет недостаточно, чтобы простить остроухого оборванца за подобный самый настоящий удар по гордости, за полученный позор и оскорбление. Никакие моральные рамки нового мира не могут остановить древнего мага.

В последствии тевинтерец был уже не так милосерден к своим жертвам. Наученный горьким опытом, он не собирался использовать магию крови при работе с Завесой. Поэтому для получения необходимой энергии пришлось использовать энтропию. А эта школа при выкачивании чужой силы особенно немилосердна к жертвам немагического происхождения, поскольку из тех, смертельно не иссушив тело, и собрать-то нечего. А это процесс медленный и болезненный, очень болезненный. Если бы он позволил эльфам кричать, визг бы наверняка был слышен из любого конца эльфинажа.

Но их страдания ему были безразличны. Маг полностью погрузился во все эти магические процессы. Следил за Тенью, Завесой и собственной меткой. Для того, чтобы в случае нарушения нормального хода эксперимента, не раздумывая, всё прервать. Рисковать, таская на руке целый кусок Тени, маг бы точно не стал. И всё же, пока всё шло по его продуманному плану, магистр позволял себе отвлечься и глянуть на главную причину всего происходящего сейчас.

Безысходность, отчаяние —