— Сударь, у меня есть сестра, и она, по всейвероятности, переживает немыслимые трудности из-за предрассудков, от которых я,слава Богу, избавилась в раннем возрасте. Она тоже ваша дочь?

— Жюстина?

— Да.

— Она — моя дочь. Женщина, родившая вас обеих, любиламеня, любовь наша продолжалась несмотря на все препятствия; только я дал ейсчастье материнства.

— Великий Боже! — вскричала изумленнаяЖюстина. — Мой отец жив, а я ничего не знала о нем! О, Господи, сделайтак, чтобы мы встретились, чтобы я утешила его в несчастье; я поделилась бы сним тем немногим, что у меня есть, и моя преданность вознаградила бы его за тотгрубый прием, который ты, очевидно, ему оказала, сестрица.

— Слушай, девочка, — недовольно заметил маркиз,уже уставший от Жюстины, с которой провел предыдущую ночь, — если тебеоказали честь и пригласили сюда, избавь нас от своих причитаний. А вас прошупродолжать, мадам.

— Вы достаточно знаете меня, друзья; и должны понять,что эта встреча была мне очень неприятна, потому что мало найдется сердец,которым была бы столь чужда благодарность и дочерние чувства, как моему сердцу;я не пролила ни одной слезинки, потеряв человека, которого всегда считала своимотцом, и естественно меня ничуть не тронули жалобы этого второго, которого злаясудьба подсунула мне. Вряд ли стоит напоминать вам, что раздавать милостыню нев моих правилах: я всегда считала милосердие наихудшим применением деньгам, иэтот нахальный проситель мог сколько угодно рассказывать о том, что он мойотец, факт оставался фактом — чтобы помочь ему, мне пришлось бы расстаться счастичкой своих богатств или же замолвить за него словечко перед министром,который был так же суров и непреклонен в такого рода вещах, как и я сама, ивряд ли отнесся бы благосклонно к моему ходатайству. Разумеется, этотнезнакомец был моим отцом — сомнений в этом не оставалось, доказательства былиналицо, но в душе я не ощущала никаких намеков на сей счет, внушенных мнеПриродой. И я с абсолютным безразличием смотрела на стоявшего передо мнойчеловека. Молчание продолжалось несколько минут.

— Сударь, — сказала я наконец, — все, что вырассказываете, может быть, и правда, однако я не вижу никаких причин, почемудолжна выслушивать вашу историю. У меня есть твердые принципы, сударь, которые,к вашему сожалению, совершенно несовместимы с благотворительной деятельностью,на какую вы, видимо, рассчитываете. Что же до документов, подтверждающих нашеродство, вы можете забрать их, и позвольте мне добавить, что они меня совсем неинтересуют; мне безразлично, как вы понимаете, есть у меня отец или его несуществует. И вот вам мой совет: избавьте, и как можно скорее, меня от вашегоприсутствия, в противном случае вам придется покинуть этот дом через окно.

С этими словами я поднялась с намерением вызвать слуг, ноБерноль бросился вперед и остановил мою руку, взявшуюся за шнурок звонка.

— Неблагодарное отродье! — закричал он. —Зачем наказывать меня за тот давний мой грех, из-за которого я пролил ужестолько слез? Увы, ты — незаконнорожденная, но разве из-за этого в твоих жилахне течет моя кровь? Разве не обязана ты помочь мне? Если Пр??рода забыла вложитьв твое сердце дочерние чувства, то, по крайней мере, должна же ты иметьсострадание к нищете и отчаянию! — Он опустился передо мной на колени,обхватил мои ноги, увлажнил их слезами. — Жюльетта, — снова заговорилон, подняв ко мне страдальческое лицо, — ведь ты сказочно богата,Жюльетта, а твой родной нищий отец просит у тебя только корочку хлеба! Вспомнисвою мать, дочка, и подумай, можешь ли ты отказать в такой малости человеку,который любил ее? Единственному в мире мужчине, который любил ее — эту женщину,носившую тебя девять месяцев в своем чреве! Помоги же страждущему, услышь егомольбы, иначе Небо жестоко покарает тебя.

Конечно, речь его изобиловала трогательным пафосом, но естьсердца, которые, вместо того, чтобы смягчиться, становятся еще тверже передлюдьми, взывающими к ним. Бывают такие деревья, которые делаются прочнее отогня: казалось бы огонь должен пожрать их плоть, но не тут то было — ониобретают от него лишь дополнительную силу. Вот так, вместо того, чтобыпробудить во мне сочувствие, причитания Берноля только сильнее разожгли моюпохотливую ярость, которую обычно порождает во мне отказ от добрых дел;впрочем, ярость эта не сравнима с той, что бушует в нашем сердце, когда мыактивно творим зло. Вначале я смотрела на Берноля с ледяным безразличием, потоммой взгляд смягчился и потеплел: в глазах у меня загорелся огонек предвкушенияприближавшегося удовольствия; в горле защипало, как всегда бывает, когда по жилампробегает ислорка порочного коварства при мысле о злодействе; брови мои сошлисьна переносице, дыхание участилось, в душе начала подниматься сладостная иупоительная волна — прилив, предвещающий скорую бурю, влагалище затрепеталословно перед оргазмом… Но я взяла себя в руки и решила играть роль до конца.

— Вам сказано, — грубо заявила я, с презрениемглядя на ничтожество, которое валялось у моих ног, — что мне наплевать,кто вы такой, мне всегда будет на это наплевать, и вы ничего от меня неполучите. Повторяю еще раз, в последний раз: сейчас же убирайтесь, если нехотите сгнить в тюрьме!

И тут он словно обезумел: выкрикивая то проклятия, томольбы, то грязные ругательства, то нежные слова, он бился лбом об пол, разбилсебе лицо, и комната забрызгалась его кровью… Это была моя кровь! Я смотрела нанее и была счастлива. Счастье сдавливало мне горло. Через несколько минут япозвонила.

— Вышвырните этого паяца из моего дома! —приказала я слугам. — Но не забудьте узнать его адрес.

После того, как беднягу вывели, я была настолько возбуждена,что пришлось немедленно прибегнуть к помощи служанок, которые два часа подрядприводили меня в чувство. Как сильно действует мысль о злодействе на нашисердца! Не зря в священной книге Природы записаны эти мудрые слова: все, что помнению толпы оскорбляет Природу, служит для человека источником наслаждения.

В тот день у меня обедали оба — Нуарсей и министр. Яспросила первого, знаком ли он с человеком по имени Берноль, которыйутверждает, что был любовником моей матери и является моим отцом.

— Да, — ответил Нуарсей, — я знал некоегоБерноля. Он вел какие-то финансовые дела с твоим отцом и потерял свое состояниев то же самое время, когда я разорил твою семью. Если я не ошибаюсь, ондействительно был влюблен в твою мать; он очень горевал, когда она умерла, мнедаже припоминается, что именно благодаря ему я избежал виселицы… Так тыговоришь, что этот субъект еще жив? Значит, самое время разделаться с ним.

— Мы сегодня же отправим его в Бастилию, —предложил Сен-Фон. — Стоит Жюльетте сказать слово…

— Нет, — возразил Нуарсей, — спешить нестоит: на мой взгляд здесь есть более интересные варианты. Я уже предвкушаюволнующую сцену.