Ворочаясь в темноте, я вспомнил, как Лебэй сказал: «Ее зовутКристина», — и Эрни сразу ухватился за это имя. Когда мы были маленькимимальчиками, у нас были велосипеды; своему я присвоил прозвище, но Эрни тогдатолько рассмеялся — он сказал, что имена дают только собакам, кошкам ипопугаям. Теперь он назвал «плимут» Кристиной. Хуже всего, что это былочеловеческое, женское имя.

Не знаю почему, но оно мне не нравилось. Даже мой отецговорил о ней так, будто Эрни не купил старую развалюху, а женился. Но ведьничего подобного не было. Или что-то было?

Останови машину, Дэннис. Вернись… Я хочу взглянуть на неееще раз. Вот так просто.

Нет, Эрни был не похож на самого себя — всегда тщательнообдумывавшего каждый поступок и избегавшего скоропалительных решений. В тот разон больше походил на мужчину, встретившего танцовщицу из бара и сразупотерявшего голову. Это было… ну… как любовь с первого взгляда. «Ну ничего, —подумал я. — Завтра мы обязательно найдем какой-нибудь выход». Я уже спал. Ивидел сон.

Темнота. Скрежет крутящегося стартера.

Тишина.

Снова скрежет стартера.

С третьего раза — искра поймана.

Двигатель, работающий в темноте.

Включаются передние фары — мощные двойные фары, чьи яркиелучи пронизывают меня, как муху на стекле.

Я стою на пороге гаража Лебэя, передо мной замерла Кристина— новая, без единой царапины или пятен ржавчины. Безупречно чистое ветровоестекло, затемненное сверху. Из радиоприемника льется музыка. Дэйл Хоукинсисполняет «Сюзи Кью» — голос прошлого поколения, наполненный силой и какой-топугающей жизненной энергией.

Сквозь мощный рокот двигателя до меня доносятся какие-тослова. Я догадываюсь, что на машине стоит новый глушитель.

Странно, что я слышу чей-то шепот, — за рулем никого нет:

— Ну, приятель. Давай прокатимся. Давай отправимся в путь.

Я трясу головой. Я не хочу туда. Мне страшно оказатьсявнутри. Я не хочу никуда ехать. Вдруг мотор начинает работать рывками — тогромче, то тише, — и с каждым рывком Кристина понемногу приближается ко мне,как разъяренная собака на слабой привязи… Я хочу убежать… но мои ноги словноприросли к бетонному порогу гаража.

— Давай попробуем, приятель.

Прежде чем я успеваю ответить или даже подумать об ответе,раздается страшный визг резины по бетону, и Кристина бросается на меня — из еерадиатора доносится рев, как, из полной хромированных зубов открытой пасти, апередние фары горят, как глаза.

Я проснулся от собственного крика, испуганный звуком своегоголоса, кромешной темнотой, а еще больше — глухим стуком босых ног по полу. Обамоих кулака сжимали скомканную простыню. Я только что схватил ее; она лежаласкрученной посреди постели. Мое тело было липким от пота.

— Что это было? — прокричала снизу Элли, сама перепуганная.

Зажегся свет, и я увидел отца и мать, наспех набросивших насебя купальные халаты.

— Милый, что случилось? — спросила мама. Ее глаза былишироко раскрыты от страха. Я не мог припомнить, когда она в последний разназывала меня «милый». Когда мне было четырнадцать? Двенадцать? Или десять? Незнаю.

— Дэннис? — спросил отец. За их спинами появилась Эллани,она дрожала от страха.

— Идите спать, — сказал я. — Мне приснился сон, вот и все.Правда, все.

— Похоже, ты увидел настоящий фильм ужасов, — с трудомвыговорила Эллани. — Дэннис, что это было?

— Мне приснилось, что ты вышла замуж за Милтона Додда и онпоселился в нашем доме, — ответил я.

— Не смейся над сестрой, Дэннис, — сказала мама. — Что этобыло?

— Не помню, — сказал я.

Внезапно я заметил, что простыня была в чем-то выпачкана ичто в одном месте к ней пристал небольшой клочок темной шерсти. Я спешнопопытался вспомнить, что со мной случилось, заранее обвиняя себя в мастурбации,в разных детских неожиданностях и Бог знает в чем еще. Полная потеря памяти. Впервые одну-две секунды я даже не мог ясно понять, был ли я уже большой или ещемаленький — для меня существовало только воспоминание о темноте и грязноймашине, рывками надвигающейся на меня, дрожащей капотом и блестящей радиаторнойрешеткой, точно стальными зубами…

«Давай попробуем, приятель». Рука моей матери, прохладная исухая, опустилась на мой лоб.

— Все в порядке, ма, — сказал я, — Ничего не произошло.Просто ночной кошмар.

— Но ты не помнишь…

— Нет. Теперь все прошло.

— Я очень испугалась, — сказала она и чуть заметноулыбнулась. — Думаю, ты не поймешь, что такое страх, пока твой ребенок незакричит в темноте.

— Не надо, не говори об этом, — сказала Эллани.

— А ты иди ложись в постель, маленькая, — попросил ее отец.

Она ушла с недовольным видом. Может быть, она впервыепоборола испуг, владевший ею сначала, и надеялась, что я упаду в обморок илиначну биться в истерике. Тогда завтра она бы с большим удовольствиемпримеривала новый бюстгальтер после утреннего душа.

— Ты правда в порядке? — спросила мама.

— В полном порядке, — ответил я.

— Ну вот и хорошо, — сказала она. — Пусть горит свет. Иногдаэто помогает.

И в последний раз бросив сомнительный взгляд на отца, онавышла из спальни. Мне стало немного любопытно — были ли у нее когда-нибудьночные кошмары. Я подумал, что если они и были, то вряд ли попали бы в«Рассказы о Любви и Красоте».

Отец присел на край постели…

— Ты правда не помнишь, что это было?

Я покачал головой.

— Ты слишком громко кричал, Дэннис. — Его глаза спрашивали:мог ли я сказать что-нибудь такое, о чем ему следовало бы знать?

И я почти рассказал ему — о машине Эрни, об этой КоролевеРжавчины, старой, безобразной и проклинаемой мною. Я почти рассказал о ней. Ночто-то встало у меня поперек горла, как будто я собирался предать своего другаЭрни. Старого доброго Эрни, которого Бог ради собственного развлечения решилпосватать с этой отвратительной и жуткой штуковиной.

— Ну хорошо, — сказал он и поцеловал меня в щеку.

Моя кожа ощутила его щетину, выросшую всего за одну ночь, япочувствовал его запах и его любовь. Я крепко обнял его, и он ответил мне темже.