— Спасибочки. А как мне найти вас, если мои поискиуспешно завершатся?

— Об этом не беспокойся: мы сами тебя найдем.

— Ну, конечно… Извините, просто я давно не играла в этиигры и забыла правила.

— Не беда, быстро вспомнишь. В конверте билет насамолет, вылетаешь завтра в 8.30.

— Э-э, не пойдет, — прервала я начавшийсяинструктаж. — Устроиться здесь мне дорогого стоило, и я не хочу всепотерять. Может, эта комната вам не приглянулась, но я к ней привыкла. И другойработы у меня тоже нет, времена тяжелые, а паспорт ворованный. Так что завтра япойду на работу, напишу заявление на отпуск, а где-нибудь ближе к обедусогласна лететь хоть к черту на кулички.

— Самолет в 8.30, — сказал Толстяк. — Смотри,не опоздай… — И добавил:

— Я могу поклясться собственным здоровьем: твой сынжив, и ты его скоро увидишь, если, конечно, очень постараешься. А начнешьхитрить — он умрет вторично, на этот раз по-настоящему.

С этими словами он направился к двери, Коротышка бодровскочил с кровати и неожиданно мне подмигнул, верзила предусмотрительнораспахнул дверь перед своим хозяином, а я сказала:

— Можно вопрос? Как вы меня нашли?

— Прошлой зимой твоя тетка получила письмо…

Было дело. Тоска замучила, и я написала тетке от имени своейодноклассницы, мол, беспокоюсь, как дела и все такое. Ответа не получила, зато,как выяснилось, здорово прокололась. Толстяк мне улыбнулся, и все троеудалились.

Я схватила со стола чашку и запустила ее в дверь.

— Это не правда, — вцепившись в спинку стула,сказала я. — Это не может быть правдой, я сама видела…

Но фотография лежала на столе, и повзрослевший на два годаВанька улыбался мне, сидя за столом с листами бумаги и карандашом в руке. «Авдруг правда?» — жалобно подумала я и заплакала от бессилия.

Дверь скрипнула, Райка Бякова, на удивление трезвая, сунулаголову в мою комнату и спросила шепотом:

— Кто был-то?

— Так, друзья, — шмыгнув носом и поспешноотворачиваясь, ответила я.

— Как же, друзья. Век бы таких друзей не видеть, а этотмаленький — чисто упырь, аж дрожь берет, прости господи…

Утром я поднялась очень рано, отправиться в путешествие ярешила налегке, но кое-какие вещи собрать все-таки стоило. Пассажир без багажавсегда вызывает подозрение.

Хотя вчера гости покинули меня в полном составе, я сильносомневалась, что окажусь совсем без присмотра. А мне предстояло кое-что сделатьбез ведома хозяев. В семь я уже стояла возле дверей почты. Коллеги, в основноммолодые женщины, на работу частенько опаздывали. Сегодня я этому оченьпорадовалась. Поздоровалась с уборщицей и прошла к своему столу. По дороге наработу ничего подозрительного за своей спиной я углядеть не смогла, но этововсе не значило, что за мной не следят. Почту следует покинуть немедленно, аглавное, незаметно. Прикрыв дверь в нашу комнату, чтобы уборщица ненароком чегоне увидела, я прошла в служебное помещение. Здесь в стене находилось окно дляприема корреспонденции, выходившее во двор. Большим его не назовешь, нопролезть можно, по крайней мере, я на это очень рассчитывала. По желобу,обитому жестью, я подобралась к окошку, открыла его и, быстро оглядевшись,выбросила сумку. Потом, вытянув руки, нырнула сама, успев шепнуть:

— С богом.

Приземление было скорее неприятным, нежели болезненным. Янемного содрала кожу на руках, а в целом вышло неплохо. Подхватив сумку,юркнула в кусты. Окошко, как я уже говорила, выходило во двор, сюда подъезжалапочтовая машина, а окна и входная дверь почты располагались со стороны улицы, ия мудро рассудила, что мой страж, кто бы он ни был, приглядывает сейчас за ними.

Я быстро пересекла двор, используя кусты как естественноеукрытие, и вышла на соседнюю улицу. Уже через двадцать минут я подходила кдому, где жил Виталий Сафронов, на сегодняшний день мой единственный друг.Если, конечно, не считать вчерашних придурков. Но они, хотя и проявили обо мнезаботу, снабдив деньгами и билетом, ответных дружеских чувств так и не вызвали.

Рабочий день в тире начинался в одиннадцать, так что янадеялась застать Виталия дома. И не ошиблась. Я позвонила, прислушалась иуловила шум осторожных шагов и стук костылей по деревянному полу. Щелкнулзамок, а Виталий сказал:

— Толкни дверь.

Я толкнула и оказалась в крохотной прихожей. Хозяин квартирыстоял, прижавшись к стене, чтобы я могла пройти.

— Привет, — улыбнулся он, посмотрел на меня иперестал улыбаться. — У тебя неприятности?

— Как тебе сказать. Я уезжаю.

— Куда? — насторожился он.

— Далеко.

— Надолго?

— Как получится.

— Ясно. Проходи в кухню, выпьем кофе.

Пока Виталий ставил чайник на плиту, я на всякий случайосмотрела двор, притулившись возле кухонного окна. Двор был пуст и подозренийне вызвал. Я вздохнула и принялась накрывать на стол, размышляя, как потолковееобъяснить Виталию, что мне от него надо.

Он сидел за столом, курил и старался не смотреть в моюсторону. Я придвинула к нему чашку кофе, села напротив и сделала пару глотков,так и не решив, с чего следует начать. Он сам задал вопрос:

— Они тебя нашли?

— Кто? — удивленно вскинула я голову.

— Те типы, от которых ты пряталась, — пожал онплечами.

— С чего ты взял, что я пряталась? Не помню, чтобы ятебе что-нибудь рассказывала.

Он невесело усмехнулся, отодвигая чашку в сторону иприкуривая следующую сигарету.

— Зачем рассказывать? У меня глаза есть. До того, какбез ноги остаться, я успел кое-что повидать… Ты появилась здесь в пальто счужого плеча, с чужим паспортом и нервным тиком. Ты знаешь, что у тебя векодергается? Правое? А взгляд у тебя такой, что им только гвозди заколачивать.Что-то должно было произойти в жизни молодой красивой женщины, чтобы онаприобрела привычку так смотреть.

— Откуда ты знаешь про паспорт? — нахмурилась я.