Друга трясло, пальцы прыгали, не попадая по кнопкам. Наконецв изнеможении откинулся на спинку кресла.

– Не могу!.. Сегодня я больше не работник. Всего трясет… дане от страха, от злости! Ходят всякие с выправкой, командуют, орут!.. Только игляди, к стенке поставят. Сволочи… Скорее бы эти демократические реформы, охскорее бы… Тогда бы мы их, всех этих коммунистов, кагэбистов, парторгов,комиссаров…

В тот день я снова столкнулся с этим военным, когда,скопировав себе на дискету пару важных драйверов, вышел из института.В десятке шагов у бровки стояла волга с включенной мигалкой. Шофер ужераспахнул дверку, ждал, а военному все не давали сесть директор института и егозаместитель, что-то доказывали, размахивали белыми пальчиками.

Я сразу ощутил, как взгляд военного упал на меня.Ощущение было таким, словно потянуло холодным ветерком. Я повернул и пошелбыло в другую сторону, но в спину хлестнул нетерпеливый оклик:

– Эй, лохматый! А поди-ка сюда…

Я, конечно, мог и дальше уйти своей дорогой, но подумал, чтоподставлю директора института, а с ним и моего друга, ведь сейчас мы все делаемвид, что я сотрудник этого уже рассекреченного ящика.

Директор и остальные его люди замолчали, напряглись. Военныйокинул меня острым и цепким взглядом, спросил неожиданно:

– Ладно, дело прошлое, скажи, как ты определил?

Я усмехнулся, ответил:

– Да просто повезло.

– Не бреши, – сказал он доверительно. – Ты мнескажи, я все равно в ваших программистских штуках ничего не понимаю. Но что-тос тобой не то. И халата не носишь… Ты на каком-то особом положении?

Я поколебался, ответил:

– Все-таки больше везенья, чем… Словом, тут несколько сутокмудохались, это я знал. Когда зашел, все потные, устатые, с красными глазами.А мне со стороны сразу видно, что тот, который самый толстый, сразу началорать, что железо не тянет, кроватка барахлит, видеокарта с акселерашкойконфликтует, а тот, который сухой, как вобла, сразу полез искать ошибки в БИОСе. Еще двое инженериков с выправкой, те перебирали звено за звеном всю цепь вассемблере… А это им хватило бы на полгода работы, если бы в сутках былопо семьдесят часов. Эти с выправкой все такие… предсказуемые.

Он внимательно следил за моим лицом, кивнул:

– Да, что-то я такое от них слышал. Думал, что они ругаютсяпо-китайски.

– Почему по-китайски? – удивился я.

– Да мода на китайцев, всякие кунг-фу и сунь-ху…И почему ты полез в драйвера?

– А там, судя по всему, никто не искал, –признался я. – Раз уж почти все перебрали и не нашли, значит, дело не вжелезе, не в глюках и конфликтах плат. Я сунулся в драйвера и… дальше самизнаете.

Он кивнул.

– Ты молодец, всем утер нос. Нет, это не везение.

– Везение, – возразил я, чувствуя некоторый холодокопасности. – Сбой мог быть еще из-за десятка причин! Я ведь отсекдалеко не все.

– Но из десятка оставшихся, – сказал он, – ты всеже с ходу выбрал ту, которая и подвела. Нет, что ни говори о везенье, но чутье утебя есть, есть!.. Как у меня на людей, так у тебя – на умное железо.

Он хвалил, но у меня почему-то остался неприятный осадок.И несколько дней этот голос и прищуренные глаза преследовали, тревожили,не давали сосредоточиться.

Потом, конечно, забылось. До сегодняшнего дня.

Он все еще улыбался.

– Вспомнил?.. Хорошо. Чем зарабатываешь на жизнь?

– Да все тем же, – ответил я, таким людям отвечатьобязательно. – Раньше ремонтировал телевизоры, потом – видаки,теперь – компы.

– Где-то работаешь?

– Нет, – ответил я честно. – Свободный художник.

Спецназовец, что от меня справа, коротко хохотнул:

– Налоги платить не хочет.

Второй холодно молчал, я инстинктивно чувствовал от негонаибольшую опасность. Тело его было как из дерева, я старался смотреть тольковперед, но видел хищное лицо с ястребиным носом, шрам на щеке, выпуклые серыеглаза. Почему-то принято считать, что такое лицо обычно у профессиональногоубийцы. И еще я чувствовал, что этому человеку я очень не нравлюсь.

Их шеф сдержанно улыбнулся.

– А кто их платить торопится? Ладно, а в свободноевремя чем занимаешься?

– У меня не бывает свободного, – ответил я честно.

– Ого! Почему?

– Мне нравится моя работа, – ответил я. – Для менякомп – это и работа, и удовольствие.

Он сказал иронически:

– И эти… как их, игрушки!

Я не люблю, когда со мной так разговаривают, будь этохоть крутой мафиози, хоть папа римский. Ответил сдержанно, поневоле ответишь,когда такие лбы по бокам, но так, чтобы все ощутили мою позицию:

– Да, конечно, в казино с бабами куда умнее.

Бодигард, который слева, довольно ржанул, второй холоднопромолчал, а военный сказал понимающе:

– Значит, играешь…

– Играю, – согласился я. – Много и часто.

Он чему-то улыбнулся, сказал водителю:

– Сережа, подгони к «Трем львам». У нас еще полчасикадо встречи.

Машина неслась бесшумно, водитель рискованно играл вшахматку, но соседние машины чувствовали опасность со стороны этого мерса сзатемненными стеклами, шарахались, уступая дорогу, я невольно начал чувствоватьудовольствие от поездки, даже несмотря на свое положениеполугостя-полупленника.

Впереди лента моста, как широкое длинное лезвие рыцарскогомеча, уходила блестящей полосой вдаль, изгибалась под своей тяжестью, вминаласьострым краем там далеко в землю, а по самому мосту стремительно несутся этигромадные металлические жуки, мехи, киборги, панцирники…

Шоссе ушло под мост, а дальше во всей потрясающей красотеподнимается эстакада, многоуровневая развязка. Мы неслись с большой скоростью,явно пройдем внизу под эстакадой, ее растопыренные лапы похожи на лапыкосмического богомола. Они все приближались, росли, шоссе уходило чуточку вниз,раскоряченные лапы стоят по обе стороны широкой асфальтовой полосы, по которойв ряд проскакивают шесть автомобилей, дальше еще лапы, еще и еще, а сверху надлапами полосатое нескончаемое брюшко этого звездного богомола…

Машина сделала крутой поворот, гравитация старалась прижатьк борту, всю массу крови и жидкости силой инерции бросило в ту сторону.

Город освещен неплохо, все-таки Москва не Харьков, но всравнении с этой частью – остальная Москва тонет во тьме. Здесь блистающийсвет, оранжево-солнечный и пурпурно-красный – от реклам во всю стену,вывесок в сотни лампочек, светящихся гирлянд, декоративных фонарей под старину,но светящих как прожекторы.