— Понял.

— Не важно, — пожал он плечами и повернулся к морю. Мы молчакурили и смотрели на волны, с шумом выкатывавшиеся на песок и с шипениемскатывавшиеся обратно. Все-таки, это не миновало Нидлза. Я сразу сталвоспринимать все окружающее как-то по-другому. Был уже конец августа. Черезпару недель уже, может быть, начнутся первые заморозки. Самое время перебратьсякуда-нибудь потеплее, под хорошую крышу с теплым очагом. Зима. К Рождеству,может быть, никого из нас уже не останется в живых. Может быть, все мы будемлежать и разлагаться в какой-нибудь гостиной чьего-то заброшенного дома, априемник Кори будет еще какое-то время продолжать тихо работать, стоя нажурнальном столике или книжной полке, если радиостанции к тому времени будутеще работать. Через никому не нужные уже занавески будет пробиваться слабый зимнийсвет.

Мое воображение нарисовало все это настолько ярко иявственно, что я передернул плечами. Не стоит думать о зиме в августе.

— Вот видишь? — рассмеялся Нидлз. — Ты ДУМАЕШЬ об этом.

Что мог я ему возразить? Я только поднялся на ноги и сказал:

— Пойду поищу Сюзи.

— Может быть, мы последние люди на земле, Берни. Ты не думалеще об этом?

В бледном лунном свете он сам выглядел наполовинупокойником: черные круги под глазами на осунувшемся лице с обостреннымичертами, мертвенно-бледные тонких пальцы как кости…

Я подошел к воде и пристально посмотрел вдоль прибрежнойлинии в одну и в другую стороны, но не увидел ничего, кроме пустынного пляжа ичерных волн с аккуратными белыми гребешками пены. Шум прибоя превратился уже внастоящий грохот, который сотрясал казалось, всю землю. Я закрыл глаза иввинтился в песок голыми пятками. Песок был прохладным, влажным и оченьплотным. А если мы действительно последние люди на Земле, тогда что? Оставалосьнадеяться только на то, что к утру мои мысли будут не такими мрачными.

Тут я увидел Сюзи и Кори. Сюзи восседала на Кори, как надиком мустанге, брыкающемся, возмущенно трясущем головой и разбрызгивающемпену. Оба были мокрыми от пота. Я не спеша подошел к ним и столкнул ее сбедного Кори ногой. Освобожденный Кори быстро вскочил с четверенек и отбежал всторону.

— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! — заорала Сюзи, разинув при этом своюпасть так, как будто хотела проглотить меня. Пасть эта была как вход в комнатусмеха. Когда я был малышом, мама часто водила меня в Гаррисоновский парк, гдебыла очень любимая мною комната смеха с кривыми зеркалами. На фасаде этогоздания вокруг вход ной двери было нарисовано огромное лицо весело смеющегосяклоуна, а дверь была как раз как бы его ртом.

— Ну, давай, вставай, — протянул я ей руку. 0на недоверчивовзялась за нее и поднялась. Вся она была в налипшем на мокрую одежду и кожупеске.

— Как ты посмел ударить меня?! Как ты мог… — Да ну тебя, —попытался я оборвать ее, но остановить ее просто как проигрыватель былоневозможно, пока это самой ей не надоедало.

Мы медленно побрели по песку к остальной компании. Они ужеподходили к небольшому домику недалеко от пляжа. В нем, конечно, никого небыло. В домике было всего четыре кровати, причем одна из них — двуспальная, нодля одного из нас места все равно не хватало. Нидлз великодушно объявил, чтобудет спать на полу. Его, похоже, начинало одолевать безразличие ко всему.

В домике кроме жилых помещений, находившихся на верхнемэтаже, была еще и небольшая лавка, располагавшаяся внизу. Все было покрыто ужедовольно заметным слоем пыли. Решив посмотреть, что нам может пригодиться, яспустился в лавку. На полках лежало множество хлопчатобумажных футболок снадписью «ЭНСОН БИЧ» и трехцветным морским пейзажем на груди, дешевенькиемедные браслеты, которые сияют как золотые при покупке, но начинают зеленетьуже на следующий день, яркие и тоже дешевые сережки из какого-то светлогометалла, волейбольные мячи, безвкусно раскрашенные фарфоровые статуэтки,изображающие мадонну с младенцем, полиэтиленовые пакеты с забавной надписью«ВОТ, ЖЕНА, КУПИЛ ТЕБЕ ПОДАРОК», бенгальские огни к Четвертому июля, который,похоже, никто и никогда праздновать уже не будет, пляжные полотенца и покрывалас изображениями роскошных девиц в бикини в окружении названий различныхзнаменитых курортов, среди которых ярче всего выделялась, конечно, надписьЭНСОН БИЧ, воздушные шарики, женские купальники и мужские плавки чуть ли невсех оттенков радуги и прочая ерунда. По всему полу были разбросаны чьи-товизитные карточки. В углу был небольшой бар с зазывающей вывеской ОТВЕДАЙТЕНАШИХ УСТРИЦ.

Я часто приезжал в Энсон Бич, когда учился в высшей школе. Впоследний раз это было за семь лет до А6, я приезжал тогда с девушкой по имениМорин. Это была высокая и очень красивая девушка. Чаще всего она надевала напляж свой любимый купальник — розовый, а я шутил по этому поводу, чтокупальника совсем не видно, а если приглядеться то выглядит он как нижнеебелье. Мы любили выходить на дощатый причал и подолгу смотреть на океан,забитый лучами яркого солнца. Под босыми ногами доски причала были почтинестерпимо-горячими, но нам это все равно очень нравилось и мы так ни разу и неотведали ИХ УСТРИЦ.

— Что ты там высматриваешь?

— Да так просто, смотрю, что может пригодиться.

Ночью мне приснился кошмарный сон с участием ЭлвинаСэкхейма, и я проснулся весь в холодном поту. Он сидел за рулем своегосверкающего желтого «Линкольна» и, уставившись куда-то в пространствоостекленевшими глазами, о чем-то разговаривал со своей бабушкой. Но страшнымбыло не это. Самым страшным было то, что это был не просто Элвин Сэкхейм. Этобыл обгоревший зловонный труп Элвина Сэкхейма. Он все говорил и говорил, а явсе никак не мог проснуться и чуть не задохнулся во сне от жуткого зловония,исходившего от него.

Сюзи спала совершенно спокойно, неуклюже раскидав во сненоги. На моих часах было без десяти четыре утра, но они остановились. На улицебыло еще темно. На море было сильное волнение, и волны разбивались о берег сневероятным грохотом. На самом деле была уже четверть пятого, и скоро долженбыл начаться рассвет. Я вылез из постели, подошел к балконной двери и распахнулее. Мое разгоряченное тело приятно обдуло прохладным свежим ветром с моря.Все-таки, несмотря ни на что, я не хотел умирать.

Я спустился в лавку и нашел там, подсвечивая себе огонькомзажигалки, четыре упаковки пива «Буд» и несколько больших картонных коробок ссамыми разнообразными сигаретами. Пиво было теплым, поскольку электричества небыло и холодильник поэтому не работал Я не отношусь к любителям теплого пива.Пиво есть пиво, а настоящее пиво должно быть холодным. Выбирать, однако, неприходилось. Я взял пачку сигарет и, выйдя на крыльцо, уселся на каменныеступеньки. Открыв банку, я сделал несколько больших глотков.

Ветер с океана уже почти высушил мою кожу от противноголипкого пота, и я почувствовал, как начинаю сходить с ума от мыслей о том, чтоя сижу вот здесь и пью пиво, а практически все остальное человечество ужепогибло. Уничтожено. Не ядерным или каким-нибудь биологическим оружием. ПРОСТОГРИПП. У меня появилось желание поставить огромную мемориальную доску в памятьо себе где-нибудь на Бонневильском соляном озере, например. Из бронзы. И чтобыее хорошо было видно издалека. И большими буквами на ней: ПРОСТО ГРИПП.