– Что-то слыхал, – кивнул прокурор. – И что, в этом вашемКрасном советской власти нет, что ли, а?

– В Красном нет, – подтвердила Нюра.

– Как, совсем нет?

– Совсем нет, – сказала Нюра. – Сельсовет-то у нас вНово-Клюквине, за речкой. А у нас только колхоз.

– А, понятно, понятно, – ухватил прокурор. Он взял листбумаги и стал на нем что-то чертить. – Вот это, значит, речка, здесь, заречкой, советская власть, вот мы ее так заштрихуем. А с этой стороны сталобыть, совсем ничего. Да-а, – сказал он, разглядывая с интересом чертеж, – тогдасовсем, конечно, другое дело. А то уж я было подумал, как это: советская властьи ни за что. Я лично как прокурор, ну и вообще как советский человек, о такихбезобразиях никогда не слыхал. Нет, конечно, бывают у нас отдельные лица,которые по глупости или с умыслом распространяют разные злостные слухи, нутаких-то людей мы, конечно, сажаем. За клевету на наш строй, на наше общество,на наш народ, но это же нельзя сказать – ни за что. Так же?

– Так, – согласилась Нюра.

– Ну и чего же вы от меня хотите?

– Так я ж насчет свово мужика, – напомнила Нюра.

– А я-то тут при чем? – развел руками Павел Трофимович. – Яже советский прокурор. И власть моя распространяется только на советскиетерритории. А где советской власти нет, там я бессилен.

Из сказанного прокурором Нюра не поняла ничего и сидела,ожидая продолжения разговора. Но прокурор никакого разговора продолжать несобирался. Он достал из пластмассового футляра очки, напялил их на нос и,раскрыв папку с надписью «Дело №», начал читать лежавшие в ней документы. Нюратерпеливо ждала. Наконец прокурор поднял глаза и удивился:

– Вы еще здесь?

– Так я насчет…

– …свово мужика?

– Ну да, – кивнула Нюра.

– Разве я непонятно объяснил? Ну что ж, попробую иначе.Запомните и зарубите себе на носу, – он повысил голос и стал грозить пальцем, –у нас в Советском Союзе ни за что никого не сажают. И я, как прокурор,предупреждаю вас самым строгим образом: вы такие разговорчики бросьте. Да-да, инечего прикрываться своей беременностью. Мы никому – ни беременным, ни всякимпрочим не позволим. Ясно?

– Ясно, – оробела Нюра.

– Ну вот и хорошо, – быстро помягчел прокурор. – В главномдоговорились. А что касается частностей, то их можно и обсудить. Если вотношении вашего мужа были допущены отдельные нарушения закона, мы их пресечем,а виновных, если они есть, накажем. Это я вам обещаю как прокурор. Как фамилиявашего мужа?

– Чонкин, – сказала Нюра. – Чонкин Иван.

– Чонкин? – прокурор вспомнил, что когда-то подписывал ордерна арест именно Чонкина, и потом слышал, что этот же Чонкин оказался главаремкакой-то банды и что эта банда была разгромлена. – Чонкин, Чонкин, – бормоталпрокурор. – Значит, вы говорите, Чонкин. Одну минуточку. – Он вежливоулыбнулся. – Будьте добры, подождите меня в коридоре, я все выясню и тогда вамскажу.

Нюра вышла в коридор и там провела какое-то время. В этосамое время прокурор Евпраксеин кому-то позвонил по телефону и разговаривалстоя и шепотом, прикрывая трубку ладонью и поглядывая на дверь. Затем он вышелв коридор, пригласил Нюру к себе, сам сел за стол, а она осталась стоять.

– Значит, вы говорите – Чонкин? – спросил прокурор. – А вашакак фамилия?

– Беляшова, – неохотно сказала Нюра, понимая, что этотвопрос задан ей неспроста.

– Правильно, – сказал прокурор. – Беляшова. В браке вы сэтим Чонкиным не состоите. Так? Так. То есть, собственно говоря, вы к этомуЧонкину, которого, кстати сказать, ждет очень суровое наказание, никакогоотношения не имеете.

– Да как же, – сказала Нюра, – я ж беременная.

– Тем более, – убежденно сказал прокурор. – Зачем же вамсвязывать свою судьбу и судьбу будущего ребенка с этим преступником?

Тут он понес какую-то околесицу и стал говорить от именикакого-то множественного лица, которым или частью которого он как бы являлся.

– Мы, – сказал он, – не сомневаемся, что вы хорошаяработница и настоящий советский человек и что ваша связь с этим Чонкиным быласовершенно случайной. Именно поэтому мы вас и не привлекаем к ответственности.Но именно поэтому вы должны от этого Чонкина решительно отмежеваться…

Дальше пошла и вовсе какая-то тарабарщина: трудное время…сложная международная обстановка… противоборство двух миров… нельзя сидетьмежду двух стульев… необходимо определить, по какую сторону баррикад…

– И поэтому, – закончил он свою мысль, – с вашей стороны,было бы правильно не защищать вашего Чонкина, а, наоборот, порвать с ним самымрешительным образом. Было бы уместно заявить даже письменно, что я, такая-то итакая-то, вступила в интимную связь с Чонкиным случайно и неосмотрительно, незная его звериной сущности, о чем сожалею. А? Как вы думаете, можно такнаписать?

Прокурор посмотрел на Нюру и увидел ее глаза, полные слез.

– Дяденька, – сказала Нюра, хлюпая носом, – он ведь, Ванька,хороший.

– Хороший? – Прокурор нахмурился и отвел глаза. – Интересно,за что же его арестовали, если он хороший?

– Так ни за что же, – сказала Нюра.

– Ни за что? – сердито переспросил Евпраксеин. – Ну что же,Беляшова, вы, я вижу, не просто заблуждаетесь. Вы упорствуете в своихзаблуждениях. Я вижу, для вас время, проведенное с этим Чонкиным, не прошлодаром. Я вижу, он таки успел вас обработать.

Думая, что прокурор имеет в виду ее беременность, Нюракивнула и согласилась сквозь слезы:

– Успел.

Сейчас, конечно, в Долгове уже мало кто помнит прокурораПавла Трофимовича Евпраксеина, хотя в те времена невообразимо былопредположение, что его вообще когда-то можно будет забыть. Тогда слава его былапрочной, гремела на весь район и даже выходила иногда за пределы. Все знали иговорили или, вернее, шептали, что прокурор Евпраксеин – это зверь. Что к немупопадешь – живым не выйдешь. Что спуску никому не дает и ни слезой его неразжалобишь, ни взяткой не размягчишь.