По какому-то удивительно удачному стечениюобстоятельств мне более месяца предстояло проработать в отсутствие хозяйки –каждый год она брала отпуск так, чтобы он начинался за неделю до Дняблагодарения и кончался сразу после Нового года. Как правило, она проводиланесколько недель в своей лондонской квартире, но в этом году, как мне сказали,она потащила своего мужа и дочек в поместье Оскара де ла Ренты в ДоминиканскойРеспублике, а Рождество и Новый год собиралась встречать в Париже, в отеле«Ритц». Кроме того, меня предупредили, что хотя она и «в отпуске», но на самомделе пребывает в состоянии полной и непрерывной боевой готовности, что надлежитделать и всем ее служащим. В ее высочайшее отсутствие я буду как следуетвышколена, и это избавит Миранду от страданий, причиняемых моими промахами,каковые в период обучения неизбежны. Это звучало обнадеживающе. Итак, ровно всемь часов утра я вписала свое имя в регистрационную книгу и впервые прошлачерез турникет. «Не робейте!» – крикнул мне вслед Эдуардо за секунду до того,как двери лифта сомкнулись.

На Эмили были замечательная блузка –облегающая и мятая одновременно – и оливкового цвета брюки. Она ждала меня вприемной с чашкой кофе и новым декабрьским номером «Подиума» в руках. Еевысокие каблуки покоились на стеклянном кофейном столике, был хорошо виденчерный кружевной бюстгальтер сквозь хлопок блузки. Непричесанные рыжие волосы,рассыпавшиеся по плечам, и немного размазанная губная помада придавали ей такойвид, словно последние трое суток она провела в постели.

– Добро пожаловать, – невнятно пробормоталаона, внимательно окидывая меня взглядом, так же как это только что сделалохранник. – Славные сапоги.

У меня дрогнуло сердце. Она серьезно? Илииздевается? По ее тону понять это было невозможно. Ступни у меня болели, пальцыбыли чудовищно сжаты, но если меня и правда похвалили, то за такой комплиментот человека из «Подиума» стоило пострадать.

Эмили чуть задержала на мне взгляд, потомсбросила со стола ноги и театрально вздохнула:

– Что ж, начнем. Тебе очень повезло, что еесейчас нет… Дело, конечно, не в том, что она… Одним словом, она классная, –закончила Эмили, и в этом проявилась (как я потом поняла) классическая паранойявнутренней политики «Подиума». Паранойя заключалась в том, что стоило служащим«Элиас-Кларк» помянуть – пусть и заслуженно недобрым словом – Миранду Пристли,как их мгновенно сковывал невыразимый страх, что она непременно узнает об этом,и совершался поворот на сто восемьдесят градусов. Впоследствии я часторазвлекалась, наблюдая, как коллеги всячески стараются загладить богохульство,которое незадолго до этого себе позволили.

Эмили пропустила свою карточку черезсчитывающее устройство, и мы молча пошли по извилистым коридорам к самомуцентру помещения – туда, где располагался кабинет Миранды. Я смотрела, какЭмили открывает двустворчатые двери; войдя, она бросила сумку и пальто на одиниз столов у входа в апартаменты нашей начальницы.

– Теперь это твое место, – указала она наполированный столик в форме перевернутой буквы «г», стоявший напротив еесобственного. На столе были: новенький бирюзовый компьютер «Ап-Мак», телефон ипластиковая горка для документов, в ящиках уже лежали ручки, скрепки и записныекнижки. – Я оставила тебе почти все свои канцелярские принадлежности. Мне прощезаказать для себя новые.

Эмили только что повысили до старшегосекретаря, и для меня освободилось место младшего. Элисон уже покинулаприемную, заняв должность в отделе косметики, где в ее обязанности входилотестирование новинок и подробное описание косметических средств, увлажняющихкремов и всяческих шампуней. Я не была уверена, что работа в качестве секретаряМиранды дает надлежащую подготовку для выполнения этих функций, но впечатлениебыло сильное. Факт оставался фактом: те, кто работал на Миранду, неплохоустраивались в жизни.

Остальные служащие начали прибывать околодесяти часов, всего в редакции работало человек пятьдесят. Самым большим былотдел моды с тридцатью сотрудниками, включая помощников по аксессуарам. Повсюдуслонялись люди из отделов косметики, макияжа и из арт-секции. Почти все онизаглядывали к нам, чтобы поболтать с Эмили, услышать какую-нибудь сплетню о еехозяйке и посмотреть на сотрудников. В то первое утро я перезнакомилась смассой людей, и все они были до крайности ухоженные, все белозубо улыбались и,казалось, были искренне мне рады.

Все мужчины были откровенными геями,облаченными в облегающие кожаные брюки и рубчатые майки, которые обтягивали ихвыпуклые бицепсы и рельефные мышцы торса. Арт-директор, стареющий блондин сначинающими редеть волосами цвета шампанского, выглядел так, будто посвятил всюсвою жизнь соперничеству с Элтоном Джоном: он пользовался подводкой для глаз иносил мокасины из кроличьего меха. Здесь это было в порядке вещей. У нас вуниверситете были голубые, я даже дружила с несколькими, но ни один из них невыглядел так, как эти. Казалось, вокруг меня собрали полный актерский итехнический состав бродвейского мюзикла «Рента» – только с лучшими костюмами.

Женщины, или, точнее, девушки, были красивы, икаждая – по-своему. Они будоражили воображение. Большинству на вид было летдвадцать пять, и ни одной из них нельзя было дать больше тридцати. Почти у всехна безымянных пальцах сияли огромные кольца с бриллиантами, но, глядя на этихдевушек, невозможно было представить себе, что они когда-либо рожали – иливообще могли родить. Они входили и выходили, двигаясь на своихдесятисантиметровых каблуках плавно и грациозно, протягивали мне свои ухоженныемолочно-белые руки с длинными пальцами и называли себя: «Джоселин, я работаю сХоуп», «Николь из отдела моды» или «Стеф, я занимаюсь аксессуарами». Толькоодна девушка, Шейна, была ниже ста восьмидесяти, но она была такой субтильной,что, казалось, ей не выдержать еще пары сантиметров. Все они весили меньшепятидесяти пяти килограммов.

Я сидела на вращающемся стуле и пыталасьзапомнить все эти имена – и тут вошла девушка, которая была красивее всехвиденных мной сегодня. На ней был кашемировый свитер, похожий на нежное розовоеоблако. Изумительные белокурые локоны ниспадали на плечи. На ее сто восемьдесятс лишним сантиметров роста, казалось, приходилось ровно столько веса, скольконужно, чтобы тело сохраняло вертикальное положение; при этом двигалась она сграцией танцовщицы. На ее щеках играл румянец, на руке сверкало обручальноекольцо с бриллиантом в четыре карата. Наверное, она перехватила мой взгляд,потому что сунула руку мне под нос.

– Я сама это придумала, – объявила девушка,любуясь своей рукой и следя за моей реакцией.

Я посмотрела на Эмили, чтобы она намекнуламне, кто это может быть, но Эмили разговаривала по телефону. Я полагала,девушка имеет в виду, что она сама придумала дизайн своего кольца, но тут онасказала: