— И после такого воровского способа получения сведенийпозволить ему рыть? — ужаснулась Мышильда человеческому коварству. —Даже если и троюродный, а это бабушка еще надвое сказала…

Я пребывала в нерешительности, оттого смотрела в потолок иждала озарения свыше. Оно не заставило себя ждать.

— Он родственник, — хлопнув по столу ладонью,провозгласила я. — Прогнать его мы не можем. С этим ничего не поделаешь.Но так как сведения он заполучил воровским путем — копать ему не давать.

— Совершенно справедливо, — кивнула Мышь,протягивая мне руку, и мы скрепили решение рукопожатием. Перед лицом внешнейопасности семейные антипатии были неуместны.

Мужики сидели за столом, выпучив глаза и совершенноокаменев. Самым окаменелым был Евгений, но, как ни странно, он первым пришел всебя.

— Вы вправду никого тут не тронете? — спросил он сопасливым сомнением.

— Ни-ни, — заверила Мышильда. — Все будеттихо, без шума и пыли.

Утром меня очень рано разбудила сестрица.

— Пойдем до жары поработаем, а уж потомпозавтракаем. — Она пребывала в отличном расположении духа. Поиски кладапродолжали свое благотворное действие на ее характер. Я собралась за пятьминут, и мы отправились на пустырь.

Громкий храп из шалаша возвестил о том, что МихаилСтепанович еще почивают. Мы подошли к фундаменту и ахнули: за ночь опять триждырыли в разных местах. И это при том, что у нас имелся собственный сторож. Ярванула к соседской дыре и, оказавшись возле дома номер пять, заприметила возлепалисадника бабку.

— Где жилец? — рявкнула я, от великого возмущениязабыв поздороваться. Бабка охнула, присела и раскинула руки, готовая орать«караул». — Где жилец? — повторила я.

— А нет его, — развела бабка руками. — Убег…с вечеру. Сказал, что дела у него и нынче не заночует. А что случилось-то?

— Ничего. Вернется, вы ему, пожалуйста, передайте, чтоесли я его увижу по ту сторону забора, то ноги выдерну.

Я вернулась на пустырь и решительно подошла к шалашу.Ухватила Михаила Степановича за ноги и извлекла на свет Божий. Потом поставилаего вертикально и, дождавшись, когда он откроет глаза, спросила, тыча пальцем всвежие раскопы:

— Это что?

— Что? — испугался предпоследний.

— Что-что? — повторила я. — Тебя спрашиваю?Для чего ты был сюда поставлен, то есть положен? Клад из-под носа свистнут, аты и не увидишь. Обеда не будет, — прорычала я, отпуская почтибесчувственное тело бывшего супруга.

— Ни на кого нельзя положиться, — сокрушаласьсестрица. — Прямо хоть сама сторожи.

Настроение было испорчено. То, что враг копался в нашемфундаменте и остался безнаказанным, несказанно печалило.

— Черт с ним, — махнула я рукой. — Приступаемк работе.

Приняв черта на свой счет, Михаил Степанович залез в шалаш изатих там, да так основательно, что мы умудрились совершенно про него забыть.

Нам предстояло очистить от хлама изрядное пространство, и мывзялись за работу. Примерно минут через десять ее пришлось прервать: Мышильда,зацепившись за что-то штаниной, не удержалась на ногах и упала.

— Что за дерьмо? — спросила она громко и стала обследоватьместо, где рухнула.

Зацепилась она за лист железа, точнее, за его угол, нахальноторчащий из земли. Сам лист был присыпан землей и мусором. Мышильда сначалапопробовала разогнуть мешавший кусок, потом попыталась его выдернуть и позваламеня на помощь. Изрядно поднапрягшись, я вынуждена была признать, что моих силявно недостаточно. Нахальный кусок железа начал раздражать нас по-настоящему, имы взялись за него всерьез, счищая лопатами землю. За этим занятием нас засталЕвгений, пришедший звать к завтраку.

— Тут подпол был, — пояснил он, присев накорточки. — Глубокий, страсть… от старых времен. Вот и прикрыли, сталобыть, чтобы беды не случилось. Ребятишки или еще кто упасть могли. И уж точноруки-ноги переломали бы.

Предполагаемый подпол находился совсем не в том месте, гдепо плану значилась кухня, и особого нашего интереса не вызвал. Мы позавтракали,а уж потом вернулись к злополучному листу железа, по дороге отметив загадочноеотсутствие «Жигулей» Иннокентия Павловича и его самого.

— Может, домой подался? — предположиласестрица. — По балкону соскучился?

— Уехать не простясь? Без намеков и легкого шантажа поповоду самоубийства? На Иннокентия Павловича это не похоже.

Забыв об Иннокентии, мы занялись листом и вскоре смоглисдвинуть его в сторону. Открылся лаз в глубокое и темное пространство. Яподнапряглась и сдвинула лист еще больше. Пространство подпола предстало преднами в свете солнечных лучей. Он был глубокий, около двух метров, длиной метрачетыре и почти такой же в ширину. Кроме мусора, разглядеть там ничего неудалось.

— Пожалуй, спущусь, — сказала Мышильда без особогоэнтузиазма и стала приглядываться, как половчее это сделать.

Я пришла ей на помощь: взяв за руки, спустила в яму, апотом, подумав, спрыгнула и сама, хотя считала, что дело это зряшное. В подполесовершенно не было ничего интересного. Как я уже говорила, он не имел ничегообщего с вожделенной кухней.

— Глянь, Елизавета, — позвала сестрица, сидя накорточках и с интересом разглядывая кладку. — Домто наш шибко древний был.Видишь, нижний фундамент отличается… думаю, здесь стоял дом, обветшал илисгорел по обыкновению, и на его месте наш построили. Да… — с уважением покачалаголовой Мышильда.

— Чего ж удивляться, — заинтересовавшисьархеологическими изысканиями сестрицы, заметила я. — Город древний, местаздесь красивые, река совсем рядом… жили люди…

— Нет, ты посмотри, — ткнула она пальцем вфундамент, очистив ногой небольшое пространство от мусора. — Камни-токакие, точно не дом строили, а крепость.

— Мой дом — моя крепость, — ответила я. Стоять вподполе мне уже наскучило, ноги утопали в мусоре,