Катер подошел вплотную, матрос забросил на борт суденышкажелезные крючья, подтянул катер, вплотную притершись бортами.

Борис в щелочку разглядывал экипаж пиратского катера. Кромематроса – таких он достаточно насмотрелся в революционном Петрограде: тот жебушлат, те же неимоверной ширины брюки клеш, те же пулеметные ленты, которыематросы, по-видимому, считали просто деталью своего парадного костюма, –на катере было еще двое. Первый – дикого вида джигит, не то черкес, не толезгин, лежавший за пулеметом. Несмотря на адову жару, он был в косматоймеховой шапке, надвинутой на один глаз, что делало его похожим на циклопа.Второй, как ни странно, была женщина. Женщина эта показалась Борису страшнеевсех. Хотя и матрос производил мрачное впечатление – давно не бритаяширокоскулая рожа, пересеченная плохо зарубцевавшимся кривым сабельным шрамом,маленькие злобные глазки, щербатый рот с золотыми фиксами, – но женщинавыглядела куда опаснее. Одетая в галифе и офицерский френч без погон, короткостриженная, она смотрела на экипаж греческого суденышка с таким злобнымнаслаждением, с такой радостной ненавистью, с какой, должно быть, хищный зверьсмотрит на пойманную жертву, чьими предсмертными муками хочет позабавитьсябольше, чем съесть. Садизм и наркомания ясно читались в блеклых безумных глазахпиратки.

– Что везем? – с обманчиво грубой симпатиейспросил матрос, поводя из стороны в сторону стволом «маузера», направляя его тона Спиридона, то на его команду.

– Мы бедные гре-еки, – жалобно, нараспевпроговорил Спиридон тоном вокзального нищего, – что мы можем везти?Немножко поесть, немножко выпить… Хотите греческой водки, добрые га-аспада?

Матрос сглотнул слюну, сплюнул и прорычал:

– Водки – само собой. А как насчет опиума, грек?

– Опиум? – переспросил Спиридон таким тоном, будтослышал это слово впервые. – Опиум? Ну, немножко для гаспадина матросанайдется.

– Кончай ты их, – низким, хрипловатым голосомсказала женщина, подходя ближе к борту катера и расстегивая кобуру «нагана».Она сказала это так буднично, словно просила у своего товарища закурить. –Кончай их, Махра, там разберемся, что у них есть на фелюге.

– Ну, Сонька, ты даешь! – восхищенно присвистнулматрос. – Сразу в расход! Сперва надо среди них эту… егитацию провести! Мыже не бандиты какие, мы – вольные анархо-революционеры Черного моря! Мы вотсейчас выявим ихнюю классовую сучность – а тогда уже и кончим как враговвольной анархии!

Лицо женщины перекосилось злобной гримасой. Она вытащила«наган» из кобуры со словами:

– Пошел ты, Махра, со своей агитацией! Я крови хочу!

Борис понял, что сейчас начнется кровавая бойня. Всепоследующее заняло какие-то доли секунды. Он вытащил из-за пазухи холодившийего грудь «наган» Горецкого и прямо сквозь доски каюты выстрелил в матроса.Времени на раздумья у него не было. Сработал инстинкт: женщина, при всей ееопасности, была дальше, она еще не успела изготовить оружие к бою, между ней игреками стоял матрос, который не позволял ей вести прицельный огонь. Пулеметчиквообще был в данный момент не опасен, поскольку, подтянув катер к борту фелюги,пираты развернулись так, что греки оказались в мертвой зоне пулемета, а чтобыразвернуть пулемет, понадобилось бы немало времени. Все эти длинные рассужденияпромелькнули в голове Бориса в ничтожную долю секунды – откуда только чтовзялось, ведь всегда он был человеком сугубо штатским.

Он выстрелил сквозь стенку, и его выстрел достиг цели.Матрос заревел, как раненый бык, изо рта у него хлынула кровь, и он какподкошенный свалился за борт фелюги. Прежде чем тело его коснулось воды,младший грек метнул в женщину невесть откуда взявшийся в его руке тяжелыйрыбацкий нож. Лезвие вошло ей чуть ниже уха, и анархистка упала на спину,обливаясь кровью. Лезгин-пулеметчик, громко ругаясь, пытался развернуть«максим» стволом к фелюге, но Спиридон уже перепрыгнул на борт катера и изсвоего «маузера» дважды в упор выстрелил кавказцу в голову.

Наступила та особенная тишина, что бывает только после боя.Несколько секунд все оставались на тех же местах, каждый боялся шевельнуться,будто страшно было разбить эту тишину. Первым нарушил ее юный грек. Он затянулторжествующую песню чистым мальчишеским голосом и легко перепрыгнул на катерпиратов. Там он вытащил нож из шеи убитой женщины и потянулся за ее «наганом»,но Спиридон остановил его резким окриком. Между ними произошла горячаяперебранка, и обиженный мальчишка вернулся обратно на фелюгу.

Борис ползком выбрался из каюты, потому что в ногах былапротивная слабость, и наклонился над бортом. Его вырвало. Греки тактично делаливид, что ничего не замечают, кстати, у них было чем заняться. Спиридон отдалнесколько коротких распоряжений, и его подручные начали быстро сбрасывать вводу вещи с пиратского катера. Туда же последовали мертвая женщина ипулеметчик. Борис очухался немного и удивленно спросил, зачем они это делают.

– Отдаем все морю. Катер тоже отдадим морю. Нельзяничего оставлять себе. У плохих людей есть друзья. Кто-то из них может опознатьвещи, одежду… А так – мы ничего не видели и не знаем – те плохие люди пропали –и все.

Помолчав немного, Спиридон сказал серьезно:

– Тебе спасибо. Если бы не ты, нас всех убили бы.

Он протянул Борису руку, и тот с радостью пожал ее. ПомощникСпиридона маленьким топориком прорубил дыру в днище катера и поспешноперепрыгнул на фелюгу. Греки распустили парус, и суденышко легло на прежнийкурс. Борис смотрел за корму и увидел, как катер медленно погружался, а затемрезко нырнул и исчез под водой, оставив на поверхности моря пузыри и масляныепятна. Спиридон произнес, не поворачивая головы и будто ни к кому не обращаясь:

– Первый раз человека убить тяжело и страшно. Не думайоб этом: это был плохой человек, и, если бы ты его не убил, он бы убил всехнас.

– А тебе часто приходилось убивать, Спиридон? –спросил Борис, помолчав.

– Случалось. Я помню каждого, и иногда они приходят восне.

Борис вспомнил зверское лицо убитого им матроса и подумал,что сны его станут страшными. Но был ли у него выбор? Два года, два годачертовой свистопляски в стране, и за это время он только бегал и спасался. Аего били и унижали все: красные, махновцы, деникинская контрразведка. Не порали начать давать отпор? И сегодня он это сделал.

Всего плавание продолжалось пять дней. За все время один разпристали к берегу в уединенном месте. Берег был низкий, так что пришлосьбросить якорь. Мальчишка прыгнул в воду и понес на берег два тюка. На узкуюполоску пляжа из зарослей вышла живописная группа: осел, нагруженный бурдюками,старик в соломенной шляпе и молодая женщина, по обычаю гречанок вся в черном.

– Родственники, – пояснил Спиридон.

– У вас, греков, везде родственники, – согласилсяБорис. – А ты в Константинополе был, Спиридон?