– На Украйну, за мучицей, батюшка товарищ, а тоголодно! – быстро ответил за всех Матвей, пока кто-нибудь не ляпнул чеголишнего.

– Все за мукой? – недоверчиво переспросилкомиссар.

– Все, батюшка товарищ!

– Ладно, можете идти… кроме тебя. – Комиссар ткнулпальцем в Бориса.

– Почему же мне – нельзя? – спросил Борис, повозможности спокойно. – Мы ведь одна ватага.

– Правду он говорит? – Комиссар повернулся к людямна телеге.

– Правду, правду, батюшка товарищ! – торопливоподтвердил Матвей.

– Не тебя спрашиваю, – отмахнулся комиссар.

– Правду! – вразнобой подтвердили попутчики.

Васька покосился на цыганку и промолчал.

– Все равно, вы идите дальше, а этот останется.

Борис безнадежно смотрел вслед удаляющейся телеге.

– Почему же мне нельзя, товарищ большевик? –спросил он тоскливо, предчувствуя ответ.

– Личностью не вышел, – коротко ответилкомиссар, – морда у тебя белая.

– Какой я белый? – запротестовал Борис. – Сголоду за мукой иду…

– А вот в штаб тебя сведу – там и поглядят, какой тывзаправду. Стороженко, Храпцов – а ну, отведите этого в штаб!

Двое солдат вышли из общей массы, встали чуть сзади отБориса и повели его по дороге обратно к станции.

– Братцы, – начал Борис, когда комиссар состальными солдатами пропал из виду, – вы сами-то откуда будете?

– А тебе-то не все равно? – ответил один. – Явот, допустим, псковский…

– А из какой же деревни?

– А тебе-то что? Ну из Надворья…

– Так я ведь в Надворье бывал, у меня там родня… –начал Борис вдохновенно врать, – дядя Ваня, что возле околицы живет, онмне родственник…

– Дядя Ваня? – заинтересовался солдат. – Этохромой, что ли?

– Во-во, он самый, хромой и есть.

– Так он не у околицы, а у пруда…

– Точно, возле пруда, это я запамятовал по малолетству…Мы в этом пруду мальчишками карасей ловили.

– Ха! – развеселился солдат. – Я ведь тожекарасей в том пруду ловил!

– Может, мы с тобой вместе их и ловили-то… то-то ясмотрю, вроде человек знакомый!

– Ну надо же! – Солдат растрогался. – Где Богсвидиться дал…

– Хорошие караси в пруду были! А что в штабе-то, небосьсо мной и разбираться не станут: шлепнут – и все разговоры?

– Это как водится, – вздохнул солдат, – вштабе у них разговор короткий…

– Братцы, – пожалобнее начал Борис, – может,вы меня… того…

– Ты это брось, контра, – вступил в разговорвторой солдат, до сих пор хранивший молчание. – Вишь, на жалость берет!Велено в штаб, значит, в штаб и поведем!

– А я бы… на водку вам… и по-человечески, земляки все жтаки… Карасей мальчишками вместе ловили…

– А сколько бы, допустим, ты нам на водку? –задумчиво проговорил «земляк».

– Да хоть бы сто рублей, – наудачу предложилБорис.

– Сто рублей – это хорошо… а то ведь правда в штабешлепнут его без всяких разговоров… и земляки опять же…

Борис скосил глаза на небо: к луне подбиралась большая туча.

– Вот они, сто рубликов-то, – протянул он солдатуденьги.

– Сто рублей – это хорошо… только комиссар-тонам… – начал раздумчиво «земляк», для верности спрятав деньги.

В это время туча наползла на щербатый диск луны, и Борис, недожидаясь, пока размышления солдата придут в последнюю, явно неблагоприятнуюфазу, сложился пополам и резко нырнул в пшеницу.

– Стой, земляк! – недовольно окликнул его солдат исдернул с плеча винтовку.

– Черт тебе земляк, – пробурчал Борис себе поднос, зигзагами улепетывая в хлеба.

– Стой, дура, я же тебя не трону! – истошно вопилсолдат.

Борис бежал согнувшись, ожидая выстрелов. Пшеницапредательски шуршала, обозначая его передвижение. Звук этот казался Борисунепомерно громким.

– Стой же, контра проклятая! – Оба солдата началипалить по хлебам, но в сгустившейся темноте это было совершенно безнадежно.

Борис проснулся и долго лежал, глядя в ночное звездное небо,вспоминая наяву, что случилось дальше. Солдаты, постреляв, ушли, переругиваясь,а Борис, отлежавшись, потихоньку пошел прямо по полю в том направлении, кудауехала телега. Версты через полторы он отважился выйти на дорогу, а к рассветувдали показались дома и железнодорожная станция.

– Какое село? – спросил он у мальчишки, что гнал вполе четырех коров.

– Отрадное, – бросил тот не оглянувшись.

У Бориса отлегло от сердца – Отрадное было уже на Украине.

Хозяин гостиницы «Париж» Ипполит Кастелаки был вдов, немолоди неизлечимо болен. Дела в гостинице шли плохо, хоть Феодосия и набита былаприезжими. Но платили они неаккуратно, ломали мебель и рвали и без того дырявыепростыни, а некоторые вообще норовили съехать, не заплатив. В этот вечерКастелаки долго подсчитывал убытки и вздыхал сам себе. В комнате была страшнаяжара, потому что он боялся раскрыть окно, чтобы не влезли и не украли кассу.

Наконец хозяин гостиницы закрыл учетную книгу, убрал впотайное место тонкую пачку денег, горестно пожевав над ней губами, и разделсядо кальсон. Напоследок он приоткрыл дверь и прислушался. Была глубокая ночь,все постояльцы гостиницы «Париж» давно спали. Кастелаки с облегчением запердверь в свою комнату и сел на кровать, скрипнув пружинами. Не глядя протянулруку, взял с комода графин с несвежей третьегоднишней водой и растворил встакане порошок, что дал ему аптекарь Гринбаум. Порошок якобы помогал отпечени. Кастелаки выпил лекарство поморщившись, привычно ругнув Гринбаума,погасил лампу и долго еще сидел на кровати, почесываясь и вздыхая. Наконец егосморил тяжелый сон – не иначе Гринбаум подмешивал в порошок снотворное.

Проснулся Кастелаки от того, что почувствовал в комнатеприсутствие чужих людей. Не открывая глаз, он с ужасом понял, что сбылись самыестрашные его опасения: воры проникли в гостиницу и теперь ищут деньги. Онлежал, обливаясь холодным потом, и думал, что делать: закричать – авоськто-нибудь услышит и придет на помощь – или же притвориться спящим, пускай онизабирают кассу, а его оставят в покое. Его колебания были прерваны самым недвусмысленнымобразом: мощная рука отбросила одеяло и встряхнула несчастного хозяинагостиницы так, что у того клацнули немногие оставшиеся зубы.

Кастелаки открыл глаза. Прямо перед собой увидел онравнодушное бритое лицо. Голова тоже была обрита наголо. Глаза, и без тогоузкие, прятались в складках век.